Андрей Калганов - Родина слонов

«Спокойно, — сказал себе Белбородко, — ты не свихнулся, это не бред! Запомни, это НЕ БРЕД. НЕ БРЕД. НЕ БРЕД. НЕ БРЕД. Плохо! Надо думать утвердительно, а то частицу „не" сознание мимо ушей пропускает, получается, что именно бред. Явь, явь, явь... Хреново как-то выходит, неубедительно. НЕ БРЕД звучит веско, осязаемо, а вот ЯВЬ — легковесно и неестественно. О чем бишь я?.. Все можно объяснить логически. Вот, к примеру, Лисок. Что я о нем знаю? Да ничего! А вообще, что я о собаках знаю? Твари кусачие, бешенство у них случается. Укол в задницу от него помогает, а потом полгода сексом нельзя... А айкью у них какой? Может, у Лиска суперсобачий айкью, может, он гений среди собачьего стада. Гений-организатор. Все без мозгов, а он — с мозгами... И мою дрессуру — бросание палочки, всякие команды вроде „к ноге" или „лежать" — воспринял творчески, развил, так сказать, адаптивные способности, проще говоря, научился приспосабливаться к условиям окружающей среды. Следовательно, возвысился среди своих же — ум-то, если не бренчать им сверх меры, ценят — и, как следствие, возглавил собачью свору... Эта свора... Так, напряглись... Эта свора увязалась вслед за Лиском. Помнишь же, что у стремени он не бежал, когда мы по тракту ехали, а все больше по зарослям шастал, видать, охранял дружину. Мудро. Свора следовала за нами до особых распоряжений. Видать, дал он особые распоряжения...»

Но существовало и другое объяснение.

Немного придя в себя, Степан взял питомца на руки и потрепал за ухом:

— За помощь спасибо.

Лисок так взглянул в глаза хозяину, что тот зажмурился. Вот заговорит сейчас пес человечьим голосом, и лечись до конца дней в дурке. Да нет, в какой такой дурке. Жизни тогда конец. Церемониться не станут — изгонят идиота, да и делов-то. А без рода-племени идиот и сгинет. Закон джунглей!

— Ты это, Степан, — почтительно проговорил Алатор, — вели царю псов, чтобы дружину свою убрал... — И в пояс поклонился Лиску: — Уж не губи, батюшка, скажи хлопцам своим, чтобы восвояси, значит...

Матерый вой говорил, как простой огнищанин, и это поразило Степана едва ли не больше, чем появление стаи.

Гридька (и откуда силы взялись) тож кланялся вместе с Алатором:

— Ты уж погоди маненько, батюшка, ты уж не губи, мы ж тебя и мясцом кормили, и молочком поили.

Лисок принялся вертеться и подвывать. Псы насторожились.

— Отпусти, — шепотом, каким обыкновенно возвещают появление нечистой силы, посоветовал Алатор.

Едва коснувшись земли, Лисок рванул к елкам, за ним — дружной цепью — псы. И скрылись в лесу.

Степан взял полную баклагу, зубами вырвал затычку и жадно забулькал.

— Хочешь?

— Не, — сказал Алатор, — нама без надобности. — И, потупив взор, затоптался на месте.

Белбородко со злостью плюнул:

— Кончал бы ты свои простонародные выверты!

— Тише, — зашипел вой, — может услышать.

— Да кто услышать-то, ё-пэ-рэ-сэ-тэ?

— По-о-осланец!

— Чего-чего?

Гридька обессилено опустился на снег:

— Вот тебя кто на землю послал?

— Ну, Перун, допустим.

— А его Семаргл?! Знаешь, небось, что в Ирий только достойные попадают. Откуда Семарглу знать, кто достоин, а кто нет? С небеси-то не видать ни хрена, особливо в пасмурный денек. Вот и посылает помощников. Понял теперь? А что Алатор придуривается, так оно понятно — не жалует Семаргл варягов-то, страсть как не любит.

— А то Лисок не знает, кто такой Алатор? — усмехнулся Степан.

— Может, он недавно соглядатаем Семаргловым стал, — с надеждой проговорил Алатор.

— Вряд ли, — сказал Гридя. — Давно я приметил, что пес со странностями. Только тебе, Алатор, нечего бояться.

— Ну да?

— Дед мой сказывал, что соглядатай Семарглов, если невзлюбит кого из варягов, враз горло перегрызает. Вырастает с холм огроменный и наваливается, а потом находят варяга с горлом порванным. А кто приглянется, о том посланец господину своему весточку шлет, мол, человек хороший. Но не наш. Посему трогать его не буду, но и ты, мол, внимания на него не обращай — не твой он...

Степану версия понравилась, но не удовлетворила. Мракобесие!

— Ладно, пора сматываться, а с Лиском потом разберемся.

И все втроем потопали в лес, не забыв прихватить вымороженную бражку, которой осталось изрядно, и ворона.

Степан не раз вспомнил добрым словом разбойничков — не окажись у них снегоступов, буксовать бы путникам в снегу, как «жигулятам» на бездорожье. Крутила метель, по-волчьи завывая в верхушках елок. Следы татей, по которым похожане шли к большаку, с каждым часом становились все менее различимы... Сугробов навалило изрядно. Прихватил морозец. Опять же низкий поклон ватажничкам — тулупы, стянутые с покойных, очень пригодились.

Варяг долго не мог успокоиться. Все про Лиска выспрашивал. Про норов да про привычки. Говорил, что теперь будет мясцом его отборным кормить, молочком потчевать. Если, конечно, царь-пес соблаговолит в Куяб вернуться. А нет, Одину и Перуну за него молиться станет варяг. И Семарглу жертвы богатые принесет. Правда, о том, какие жертвы крылатому псу приносить, Алатор не знал и посему пытал Степана этим нелегким вопросом. Сокрушался, что пнул Лиска, когда тот под ногу подвернулся. Просил замолвить словцо при случае.

А вокруг шумел лес, скрипели елки. То и дело путь преграждал бурелом или овражек, чуть не до самых краев заваленный снегом. Приходилось делать крюк. Иногда попадались заячьи следы, бисером рассыпанные между стволов, или показывался сохатый. В такие моменты Алатор плевал через левое плечо и разражался бранной тирадой — суеверен стал варяг, всюду ему нечисть мерещилась. Вдруг леший в зайца обернулся? Вдруг лосем прикинулся? Вот и чурался Алатор.

И шли путники по снежному морю, и не было ему ни конца ни края... Ворон нахохлился на плече Степана, с тоскою смотрел единственным глазом, не ожидая от жизни ничего хорошего. К тому имелись все основания — следы занесло, и похожане шли наугад. А провизии в переметных сумах было на день-два, и только. Вот ворон и печалился — он прекрасно знал, кого съедят первым.

Изведя запас вербальных оберегов, Алатор наконец прекратил докучать Белбородко и часа два топал молча, прощупывая палкой снежные глубины. Зачем он это делал, оставалось загадкой — снегоступы на то и предназначены, чтобы по снегу ступать, не проваливаясь. Уж кому, как не Алатору, этого не знать.

— Под снегом яма ловчая может быть, — объяснил Алатор, поймав недоуменный взгляд Степана, — я таких ям возле Дубровки прорву нарыл. А теперь, сам понимаешь, мне больше всех вас беречься надо.

А вот Гридька трещал без умолку, хоть и едва передвигал ноги. Глоток из баклаги и сил юнаку прибавил, и язык развязал. Парубок то и дело падал и норовил свернуться клубком и заснуть. Степан с Алатором его поднимали, отряхивали. И так без конца.