Андрей Калганов - Родина слонов

Абдульмухаймин закричал и помчал прочь, но когда он влетел на площадь, она уже была запружена такими же оборотнями. Его стащили с коня и поволокли куда-то. Абдульмухаймин не сопротивлялся, он знал, что сделает только хуже. Когда открывал глаза — там, где должно было висеть солнце, злобно хмурилось лицо Умара.

— Мы люди-бараны, — сказал ему Арачын — предводитель людей-баранов, — а вы, бедуины, по велению моего господина станете людьми-слонами.

И Абдульмухаймину оторвали голову, а на ее место насадили голову слона...

Абдульмухаймин с криком проснулся. Отер холодный пот. Все так же светили звезды, мерно вздрагивал во сне слон.

— Попадись мне сотник Яростных Арачын, — взвизгнул Абдульмухаймин, — я его...

Это по приказу Арачына их схватили и приковали к слонам, а тех бедуинов, которым не досталось слонов, посекли саблями. Арачын — враг, такой же, как Умар.

— Зачим кричишь, а? — донеслось с соседнего слона. — Чиво спать не даешь? Совсим совисть потиряль, да? Думаишь, вси тибе можно?

Абдульмухаймин цыкнул на бывшего подчиненного — парня из африканской глубинки, говорящего на ужаснейшем диалекте, вздохнул — еще десять дней назад парень не осмелился бы так разговаривать с ним, благородным витязем пустыни. Вновь провалился в сон и проспал до самого утра. Без сновидений, как и подобает настоящему бедуину.

Стонала земля под копытами сильных коней, звенело оружие... Хазарское воинство вторглось в земли полян. Где и завязло...

Великий и непобедимый Силкер-тархан ходил взад-вперед в шатре из белого войлока, не находя себе места. Вот уже два раза по десять дней шло его войско — скрипели телеги, ревели боевые слоны, ржали кони. И за все эти дни не было ни одной битвы, тысячи входили в земли недруга, как нож входит в масло. Но бескровное продвижение вовсе не радовало Силкер-тархана, напротив, вселяло тревогу. Куда делись поляне, их скотина, их скарб, их запасы? Эти вопросы не давали покоя полководцу. Войско идет двадцать дней, а продовольствие пополнять негде. В некоторых сотнях уже, по слухам, начинают собирать съедобные коренья. Это значит, скоро воины станут роптать. И еще эти боевые слоны...

Если бы не слоны, Силкер-тархан не столь бы печалился. Проклятые твари совсем извели полководца! Они были постоянно голодны и жрали все подряд — зазевавшихся воинов с лошадьми в том числе. А Умар, этот ничтожнейший из людишек, вместо того чтобы усмирять огромных зверей и внушать им уважение к непобедимым воинам, валялся, упившись кумысом.

Чавала-бай, который должен был пойти вместе с войском, остался в Каганате. Всемогущему беку так понравились задушевные песни Чавала-бая и его соплеменников, так пришлись по сердцу веселые танцы смуглых женщин, что всемогущий бек решил: пусть Силкер-тархан отправляется в поход с одним Умаром. (И настрого приказал, чтобы слоны вернулись из похода в целости и невредимости!) А сам загулял.

«Ай-нэ-нэ-нэ-нэ-нэ», — до сих пор звучало в ушах Силкер-тархана. До сих пор перед глазами стояли соблазнительницы, танцующие незнакомый танец, от которого кровь вскипает в жилах.

«Беда, — ворчал тархан, меряя шагами юрту, — вино и кумыс нашему беку заменили разум».

На пути тысяч попадались селения, ворота их были открыты, а рядом со створками стояли мужики в волчьих шкурах и поясным поклоном приветствовали хазар. Славянин Кукша, пришедший к Величайшему, сдержал обещание — его лютичи и впрямь отомкнули запоры. Только какой в том прок? За городьбами не то что людинов, и псов-то не было. Лютичи говорили, ушли-де поляне. Силкер-тархан и сам понимал, что ушли, не забрали же их злобные духи. А вот куда ушли, про то лютичи не ведали. Опускали взоры и мычали: наше дело маленькое, нам сказали, мы открыли, а про то, чтобы дознаваться, куда народ ховается, не сказали, мы и не дознавались.

Если бы поляне просто ушли, оставив на разграбление селения, это было бы еще полбеды. Так ведь они ушли со всем скарбом, скотиной и домашней птицей. Вымели все подчистую, клока сена не оставили. А войску-то добычу подавай, и кормить его надо. А где брать провиант и серебро-злато, как не у побежденных?

Полог юрты отодвинулся, и в шатер вошел Арачын. Воин тут же опустился на колени и стал молча ожидать, когда Силкер-тархан заговорит с ним. Сотник Яростных явился без зова, что говорило о крайних обстоятельствах.

Силкер-тархан уставился на Арачына единственным глазом:

— Говори!

— Пусть руки твои, не зная устали, разят врагов, пусть сердце твое бьется до девяноста девяти лет, пусть твои жены толстеют, пусть стада твои будут неисчислимы...

Арачын мог бы до заката рассыпаться в благих пожеланиях, если бы Силкер-тархан не остановил его властным жестом:

— Пусть удача сопутствует тебе! Говори, что за весть ты принес.

— На нас напали, Непобедимый, — гневным голосом проговорил сотник.

Глаз Силкер-тархана вспыхнул — наконец-то появился враг. Враг — спасение для войска.

— Кто напал на вас?

— Тысяча Ирсубая стоит недалеко от леса, — принялся объяснять сотник, — ты знаешь, Непобедимый, как прозорлив Ирсубай, как хорошо он умеет выбирать места для стоянки...

В поход отправились всего пять тысяч воинов — для славян и этого довольно. Чтобы взять их столицу Куяб — обыкновенную деревню, — не требуется великое войско. Каждый темник отобрал из десяти тысяч одну и возглавил ее.

— Я не спрашиваю, где тысяча Ирсубая, я спрашиваю, кто на вас напал.

— Когда настала ночь и доблестные воины заснули, и только караульные зорко несли стражу...

— Кто на вас напал?! — выходя из себя, прорычал тархан. — Говори, если не хочешь лишиться языка!

Арачын побелел и затараторил:

— Мы не видели, Непобедимый, свет наших костров не мог разогнать сгустившуюся мглу. Наших воинов посекли около сотни... Ирсубай думает, что на него напали злобные духи, иначе почему наши острые сабли и меткие стрелы не поразили ни одного? Только одного старика дряхлого поймали. Ирсубай думает, что старик этот шаман, и его следует предать мучительной смерти.

Силкер-тархан вновь принялся ходить по шатру.

— Убирайся, — наконец приказал полководец, — и передай Ирсубаю, что я недоволен! И еще скажи, что, если с головы старика упадет хоть один волос, Ирсубай тяжко пожалеет, что родился на свет.

Когда Арачын скрылся за пологом, Силкер-тархан тяжело опустился на белый войлок и наполнил пиалу кумысом. Погруженный в тяжкие думы, долго он сидел недвижим, прислушиваясь к шепоту ветра.

Доказал Жердь, кто голова в Партизанке, а кто язык бескостный, делом доказал. Пока Угрим разговоры разговаривал, Жердь собрал дружков-ватажников, да и двинул на хазар лесными тропами. Ушел из веси тайно, не испросив дозволения. Угрим, небось, всех собак на него спустил, небось, и отца и матерь недобрым словцом помянул. Пущай... Жердю бояться нечего — победителей не судят. А таких, как он, и подавно — своей крови ватажники не пролили, лишь во вражьей изгваздались! Впрочем, все же одного бойца недосчитались — Булыгу. Ну, да не велика потеря — старик дряхлый. И взял-то его Жердь лишь из уважения к сединам. Хотел дед помереть в сече, вот и помер. Стало быть, и не потеря вовсе.