Андрей Левицкий - Эромагия

Шон, оглядевшись, тоже направился к кровати. Откинув одеяло, попробовал ухватиться за край доски в настиле, собираясь ее выломать. Тут же откуда-то из-под потолка раздался громкий голос:

— Нельзя! Нельзя ломать! За порчу казенного имущества живо в яму со змеями загремишь!

— Спасибо за предупреждение, — проворчал Тремлоу. — Так и знал, что следят за нами… Ладно, погодите еще, сейчас высплюсь, а потом разнесу здесь все к…

— Нельзя! Нельзя ругаться! За противоцензурные выражения живо языка лишишься!

— Ладно, ладно! — Шон плюнул.

— Нельзя! Нельзя плевать! Загрязнение казенного имущества! — Голос смолк и чуть позже заговорил вновь, но теперь совсем другим тоном: — Вам-то хорошо, вам башку долой, и все, а мне убирай потом, полы драй, постель в порядок приводи…

— Ну и черт с тобой… — Рыцарь опустил одеяло на место, улегся, закинув скованные руки за голову, и устало прикрыл глаза.

— Эй! — донесся из другого конца коридора голос Аниты. — Ты как там?

— Да вот, голос тут какой-то занудный… — отозвался Тремлоу, и тут же сверху донеслось:

— Нельзя! Нельзя переговариваться! За нарушение тишины в темницах — смертная казнь!

Выспаться им не дали. В темном коридоре раздались голоса, звяканье ключей, топот мягких подошв. Явился конвой, пленников вывели из темницы. Проделав обратный путь — по лестницам, по коридору с забавными фонариками, — они попали в зал у входа. Стража, окружив их, внимательно следила за каждым жестом. Чародеи были в полном боевом снаряжении, в матерчатых масках и колпаках.

— Шон, скажи, — негромко произнесла Анита, — а это во всех дворцах такая лестница, прямо от дверей? Ты, наверное, немало дворцов повидал…

— Нет, не во всех, конечно. Да это и не дворец, — отозвался Тремлоу. — Так, сарай… У тетушки в таком сарае конюшня была, помнишь? Только здесь чуток прибрались да лошадей выгнали.

— Эй, ты! — окликнул рыцаря один из конвойных. — Ты чего плетешь? Здесь замок Братства, величественный и неприступный!

— Упорядоченный и благоустроенный! — добавил другой.

— Да уж… — Тремлоу покачал головой, будто не слыша. — Точно говорю, не всех.

— Что — не всех? — поддержала разговор Анита.

— Не всех, говорю, лошадей из этого сарая выгнали, — громко пояснил Шон. — Несколько осталось.

Чародеи вокруг задвигались, переступая с ноги на ногу.

— Несколько вороных меринов, — громко объявил Шон. — Глухих к тому же.

— Ну, ты эта… — не слишком решительно заговорил самый рослый из колдунов. — Ты не очень-то…

— Что? — с готовностью отозвался рыцарь. — Хочешь доказать, что ты настоящий мужчина? Ну так докажи, докажи…

— И докажу!

— И докажи!

— А вот и докажу, если надо будет!

— Так уже надо — доказывай!

Чародей, ощущая на себе взгляды собратьев, выпятил грудь и подбородок — и то, и другое не внушало особого почтения своими размерами, — приподнялся на цыпочках, пытаясь уравняться ростом с Тремлоу… Но проявить себя ему на сей раз было не суждено — сверху позвали:

— Совет уже собирается, ведите пленников!

Конвойные обнажили тесаки и погнали Шона с Анитой по лестнице. Всюду, куда ни глянь, в коридорах царила чистота, мебель стояла на диво симметрично.

Шон не унимался.

— Знаешь, Анита, что мне напоминает эта конюшня? — говорил он так, что голос разносился по всему коридору. — Домик старой девы. Ну, понимаешь, этакой древней клячи, которой уже ничего не светит, и заняться ей нечем, и только и остается, что цветы поливать да пыль отовсюду смахивать. Вот у таких теток тоже в доме всегда все вылизано, аж смотреть тошно…

— Да, я видела: салфеточки везде, — подхватила Анита. — Пуфики всякие, а особенно кружева раздражают. Так и хочется поджечь там все, правда, Шончик, то есть Шон?.. Вот еще я хотела спросить: а откуда ты знаешь про старых дев?

— Ну, насмотрелся… В королевских дворцах — в настоящих королевских дворцах, а не конюшнях, ясное дело, — кого только не встретишь. Знаешь, все эти тетушкины приживалки… Они, кстати, тоже предпочитали черненькие накидочки, юбочки широкие. И точно так же молодых девиц ненавидели. Ну, сама понимаешь почему…

Чародеи вокруг что-то негромко ворчали и нервно позвякивали оружием, но пока старались сдерживаться.

— Так что же, Шон, — продолжала разговор ведьма, — у них комнаты были так же прибраны, как этот замок?

— Ты, Анита, конечно же, имеешь в виду — как конюшня, в которую нас привезли? Ну да, ну да, примерно вот так же… Так же все уныло, и дух такой же спертый.

Конвойные уже скрипели зубами на весь коридор, но еще держались.

— Шон, а ты не боишься, что наши хозяева могут обидеться, осерчать?

— Так а на что же им обижаться? — искренне удивился Тремлоу. — На правду? Кто ж на правду обижается, кроме дураков? А чтоб осерчать, достоинство надо иметь, честь, мужество… Ну, сама посуди, какое мужество у этих?.. Ты знаешь, дорогая… — Тремлоу склонился к ведьме и доверительным, на весь коридор, голосом заключил: — Ты знаешь, я вот только что понял, они мне поразительным образом напоминают одновременно и старых тетушкиных приживалок — и дряхлых меринов из ее конюшни!

Когда пленников подвели к массивным дверям, торчащие из-под масок чародейские подбородки и лбы были пунцовыми.

— Ладно, заходите, — дрожащим от негодования голосом прошипел рослый колдун. — А после я с тобой поговорю.

— Так а зачем после? — обрадовался Тремлоу. — Давай, может, прям сейчас?

— Входи, тебе сказано!

Пленники шагнули в раскрытые двери. Им открылся огромный зал, залитый текущим из высоких стрельчатых окон ярко-желтым светом — таким ярким и таким желтым, что в первое мгновение пришлось даже прикрыть глаза.

Напротив двери стояло шесть кресел, в каждом сидел чародей. В центральных — должно быть, самых почетных — расположились капитан «Крылатого Орла» и высокий бородатый маг, встречавший их во дворе. Стены справа и слева были утыканы гвоздиками, на них висели короны, венцы и диадемы всевозможных фасонов и размеров.

Когда глаза привыкли к яркому дневному свету, пленники стали озираться. Столько драгоценных венцов никому из них видеть пока не приходилось. Анита решила, что вряд ли на свете существует еще хоть одно подобное место, где собрано такое количество драгоценных и не очень драгоценных побрякушек: здесь были древние широкие короны — плоские согнутые кольцом полосы металла с криво приклепанными зубцами разных форм, — погребальные лавровые веночки с изящными и тонкими, словно фольга, золотыми листиками, богато украшенные фальшивыми самоцветами диадемы из тусклого золота низкой пробы… да чего здесь только не было! Все, что только придумано людьми для украшения августейших голов при жизни и посмертно, было развешано аккуратными рядами на гвоздиках в главном зале твердыни Гендерного Братства. И все это носило отпечаток седой старины…