Александр Светлый - Сфера: Один в поле воин

— Бедняжка, — пожалел я Виолетту, погладив по голове, — покусали тебя сильно, ну, ничего, не переживай. Сейчас я тебя подлечу.

Я приложил к искусанной спине девушки свою ладонь и активировал «лечение». Знакомое голубоватое свечение быстро окутало спину и распространилось волной по всему телу. Виолетта выгнулась дугой, и из её горла вырвался сдавленный стон наслаждения.

Не в силах сдержать яркие переживания и естественные проявления тела, она повалилась спиной на кровать, прижала ладони к низу живота, застонала и засучила ножками, ритмично сжимая и раздвигая бедра. Всё это сильно напоминало оргазм, который я несколько раз видел в исполнении Вики, когда мы зависали в алхимической лаборатории.

Едрить! Неужели и я так выгляжу, когда долблюсь «лечением»!? Мне стало стыдно. Очень смахивало на магическую мастурбацию. Вчера Ральф, небось, не руке своей удивлялся, а тому, из-за чего потом пришлось менять портки. Если честно, я собирался, пока Виолетта будет делать утренние процедуры, немного покайфовать до завтрака, но посмотрев, как это выглядит со стороны, передумал.

Оно, конечно, О-о-очень приятно. Прямо супер-супер, но начав, потом невозможно остановиться. Пока неизвестно, как восстанавливаются мои магические резервы, также быстро, как в игре или нет, было бы тупо спустить все свои запасы маны на магодрочь. Ну уж нет! Пожалуй, я введу на это действие личный запрет. Не уверен, что у меня точно это получится, но я постараюсь. Бороться с собственным телом сложнее всего. Но на лечение посторонних точно введу ограничение. Не стоит мне разбрасываться маной, не разобравшись в принципах и скорости её восполнения.

Эффект магического кайфа прошел примерно через пятнадцать секунд и на лице Виолетты застыло глупое выражение восторженного удивления, которое быстро сменилось на вопросительное. Сестра ничего не говорила, но в её глазах появилась мольба, она потянулась ко мне и, схватив за руку, настойчиво потянула меня к себе с молчаливым призывом: «Еще! Еще!»

Мне пришлось вырвать руку, из-за чего одурманенная сестра сползла с кровати и принялась натурально умолять, еще раз одарить её моим «чудом исцеления». Блин, как знал, что так и будет! Виолетта слезно просила, но я твердо решил не подсаживать сестренку на эту заразу. Полечилась и хватит. Нечего злоупотреблять. И что тут началось! Сестра словно взбесилась. Она мне десять раз напомнила, что она старшая, и я должен слушаться, что ближе, чем она, у меня никого нет, и что она никогда меня ни о чем не просила, и я просто не имею права ей отказать. Когда это не подействовало, она стала лебезить, обещать всякую чушь и даже стирать мои грязные тряпки и выносить за мной горшок, как прислуга.

Было тяжело смотреть, как сестра пресмыкается, и я дал слабину. Сказал, что так и быть, одарю её «чудом», но только один раз. Виолетта была готова пообещать всё, что угодно, лишь бы я дал новую дозу. Жалкое, на самом деле зрелище. Наркомания ужасна, опиумная или магическая — любая, как на это не посмотри.

Кайфанув еще разок, сестрица тут же забыла о всех своих обещаниях и накинулась на меня с просьбами сжалиться и дать ей еще одну дозу. Ну, что мне стоит? Я наотрез отказался и тогда наружу из Виолетты полезли все забытые детские обиды. Меня тут же обвинили в том, что родители меня всегда больше любили, чем её и Аннет. Всё лучшее: еда, куклы и новая одежда — всегда доставалась мне. Я одна получила от отца средства на обучение в храме, а ей, видите ли, пришлось годами жить с семьей впроголодь. Из-за меня умерла матушка и старшая сестра и так далее…

Сестра гневалась, угрожала, пыталась подлизываться, хитрить, а в итоге обиделась и обвинила меня во всех смертных грехах, заявив, что я ей просто завидую, и поэтому не даю её уйти и стать наложницей лорда Селвиша. Я даже было вспыхнул, а потом успокоил себя тем, что это просто наркоманская ломка. Виолетта сама себе не принадлежит и пытается задеть меня за живое несправедливыми обвинениями, и хоть как-то заставить обратить на себя внимание.

После пяти минут спектакля, истерика стала потихоньку утихать. К тому моменту, как Брук позвал нас к завтраку, Виолетта окончательно успокоилась и теперь смотрела на меня глазами полными раскаяния. Я не удержался и пристыдил её за сказанные недавно слова, и тут сестра разрыдалась, на коленях прося у меня прощения. Она клялась, что сама не знает, что на неё нашло. Что совсем не думает, что я ей завидую или в чем-то обязан ей и умершей сестре. Ею просто овладел какой-то злой дух и это он говорил за неё.

Крокодильи слезы и искренние раскаяния Виолетты убедили меня, что она действительно не отдавала себе отчет в том, что говорила и делала, и одновременно я убедился, что моё «лечение» вызывает кайф не только у меня, но и у окружающих. При этом, эффект ломки на Виолетте проявился даже сильней, чем на мне. Я смог сам взять себя в руки и остановиться, пусть и не сразу, но смог. Виолетта же просто обезумела и была готова на всё. Моё «лечение» — коварное и страшное оружие. Возможно, даже пострашней, чем меч, ведь оно способно заставить подчиниться даже того, кто этого всеми силами не желает. Одновременно, становилось очевидно, что в качестве жреца в команде я состоять не смогу. Заклинание сильное, но имеет опасные побочные эффекты. Вроде, физически отпускает быстро, но психологическая зависимость остается. Мысли сами все время возвращаются к желанию повторить пережитый кайф. А если на душе плохо или неспокойно, это желание лишь усиливается.

С сестрой мы, вроде, помирились, но неприятный осадок остался. Не так всё гладко в сестринских отношениях Ризольды с Виолеттой. Есть маленькие червоточины, крохотные зародыши зависти. С удовольствием позавтракав горячей пищей, и убедившись, что Виолетта уже окончательно отошла от одурманивающего воздействия моей «лечебной» магии, я завел разговор о будущем. Думал вначале потянуть её с собой за город, но потом решил, что ей не стоит видеть лишнее и пора начать учиться самостоятельности. Не буду же я постоянно с ней возиться, как с маленькой. Могу на задание уйти на несколько дней или вообще на месяц-два, если оно будет в другом Герцогстве. В конце концов, отлучусь по своим каким-то важным делам. Какой толк ей просто сидеть на попе ровно и дожидаться меня неделями? Будет хорошо, если она сама немного поработает, узнает цену труду, заработанным им деньгам и чему-то научится. Об этом я и завел разговор.

— Я не могу работать, — услышал я беспечный ответ Виолетты.

— В смысле?

— Я ничего не умею. Матушка меня не приучила к труду. Пока была прислуга — то она всё делала, а как денег не стало, то нам люди из ближайшего села помогали. Мужики дрова рубили, женщины еду готовили. Отец им за это редко платил, поэтому вскоре помощь прекратилась и вовсе худо стало.