Харитон Мамбурин - Посадка в лужу

Медленно, но неуклонно.

Сразу, как только я попал в этот искусственный закуток Дикого Леса, меня попытались лишить свободы действия. Без арестов, без выдвижения каких-либо обвинений — в камеру залетело четыре Бесса 90-ых уровней с красными Статусами, напав на меня. Видимо, с целью обездвижить и приковать к железной раме, заботливо встроенной в эту камеру. Я размазал их по стенам даже не напрягаясь. Через несколько часов узнал, почему не собираются налагать арест — Чертоги Отчуждения не были тюрьмой . Пообещав привести преступников побольше и посильнее, местные смертные удалились.

Я остался один. Ненадолго. Совсем скоро появился этот гибрид греха полурослика и орангутанга, положив начало нескончаемым попыткам меня запугать. Получалось у него… отвратительно, но поступающий бубнёж был неплохим фоном для медленно поднимающейся ярости. Больше его слова ни на что не годились. «Господин Кирн, мы вас можем держать тут вечность», «Мы уже давно разделили всех членов вашей экспедиции между городами», «Хадатавар Двуносый выполнил свои обязательства».

Мне. Было. Всё. Равно.

Злиться всерьез на местных придурков я не собирался. Пройдет неделя и Лтакт разразится паническими взвизгами о пораженных плесенью плантациях. Срок созревания спор у плесени смешной, более того, она визуально даже станет заметна лишь после того, как перезаражает всё, до чего дотянется — ее колонии просто будут селиться друг на друге. Под вопли умирающего метрополиса местные вполне могут забояться и выпустить всех нас.

Пощупав эту мысль за все интересные места, я отбросил ее в сторону. Даже если Митсуруги призовёт Переяславу в новый город-улей и всё потравит уже там, то ей же будет хуже — чертовы Чертоги снабжали помещенного в них жизненной силой, самоубиться было чрезвычайно проблематично. Если верить словам волосатого половинчика, а им я верил по причине надетого на палец кольца.

Когда-то давным-давно, когда я был неразумным двадцатипятилетним ребенком, наивно смотрящим на мир сквозь тогда еще православные литровые кружки неразбавленного пива, мне попадались разные собеседники. После парочки из них я зарекся пить с патологоанатомами, а вот один бывший вояка запомнился. Рассказывал он мне, тепличному городскому мальчику, о такой замечательной вещи как насилие. По словам этого славного во всех отношениях парня, он в драке боялся того, кто совершенно ничего не умеет, а уж если его оппонент и не дрался никогда до этого — так вообще сущий кошмар. Почему? Да потому что такие неопытные люди понятия не имеют, когда нужно остановиться. Особенно если они пьяные — впав в ярость и беря верх над противником, такой неумеха способен на такую жестокость, на которую никогда не пойдет опытный боец. Последний ставит перед собой цель, зная, как ее достичь, неумеха — вкладывает всё, что имеет, без всякой меры.

Сейчас я себя чувствовал тем самым пьянчугой, который нанес в драке несколько удачных ударов и воспылал, впервые ощущая себя бойцом. Испытывая нестерпимое желание раздавить врага.

А может, мне просто до чертиков надоело раз за разом слушать чьи-то требования и угрозы? Я впервые взглянул на себя иначе — не как на бессмертного, который много раз чудом ухитрялся выкарабкаться из самых плачевных ситуаций, а как на дурака, который их допустил. Всё могло быть совершенно иначе, не будь я таким мягкотелым приспособленцем. Ставить великие цели и пытаться их достичь, ничем не пожертвовав? Не замарав рук?

Куда привели меня наивность и амбиции? Они меня посадили сначала в самую глубокую лужу этого мира, а потом — в тюремную камеру без выхода, с тюремщиками, которые не имеют ни малейшего понятия, с кем связались. Сколь простодушными нужно быть, чтобы не бояться неизведанного? А вдруг это неизведанное не просто опасно, а еще и достаточно мотивировано, чтобы переступить через край?

Взгляд на напыщенного волосатого половинчика, явно очень тщательно ухаживающего за шерстью, показал — я очень мотивирован.

Пора прекращать расслабленно страдать ерундой. Таким делом нужно заниматься с полной самоотдачей.

Я сел в позу лотоса и соединил руки перед грудью в первую мудру ритуала «Бессильной Ярости».

— Дани…Кеш…Ваттаса…Кеш…

Второй раз получалось легче. Проще. Естественнее. Внутри рушились последние преграды. Угол зрения изменялся. Мне сто лет в обед, сколько из них я прожил мирно? Ну не сто, гораздо больше. Два детства? Это четырнадцать лет, плюс еще пять в Вавилоне. Плюс обучение.

Всё. Если смотреть правде в глаза — пять лет мира.

…и они были не мои. Митсуруги Ай держала меня под ментальным контролем эти годы. Воздействовала на меня. Влияла. Использовала. Ради…чего?

Пальцы складывались в комбинации, губы шептали.

— Хеу…ДиКеш…Алс…Той…Кеш…

Моя внутренняя энергия начала трансформироваться в другой, чуждый живому элемент. Кожа внезапно начала нагреваться, меня как-то сразу озарило, от чего это происходит — Чертоги Отчуждения пытаются влить в меня жизненную силу, но мой «Внутренний Монолит» их блокирует. Надо же, можно было просто свернуть себе шею и оказаться через три с половиной месяца на свободе. Не подумал. Глупый-глупый я.

— Эй! Джаргак! Что ты делаешь?! — опомнилось лохматое чудо природы, оно же ошибка эволюции.

Бедные-бедные разумные города-улья С’Ваггарат. Мысли начали рваться и ломаться. Как и в тот раз, собранная и трансформирующаяся энергия медленно и верно убивает меня. Относительно медленно, конечно же. Вся прелесть ритуала в том, чтобы нажать его «спусковой крючок» прямо перед моментом, когда барьеры воли падут. А я довольно волевой чебурашка несмотря на то, что являюсь мягкотелым приспособленцем.

Кисть левой руки сложилась в мудру удержания. Ритуал завершен, но я каким-то образом сохраняю сознание, любуясь… именно любуясь на истерично скачущую за решеткой мартышку. Мне больно, очень больно. Ощущения, как будто я изнутри превратился в сплошной пожар, запекающий последнюю мою чувствительную часть — оболочку. Но продолжаю удерживать.

Кажется, пора.

— Йол…Сум…Кем…Кеш…

Перед последним словом приходит удивление. Я железно знаю, что у меня сейчас нет голосовых связок, как нет и легких… да вообще ничего нет. Кто говорит?

Сбивчивую мысль прерывает удар белой искрящейся энергии, разносящей решетки в клочья. Обломки брызгают по стенам и полу, чудом не задевая меня, а я смотрю на стоящую на месте, где были решетки, фигуру. Человек, нет, эльф… скорее всего — темный, очень высок и идеально сложен. Кожа — полированное серебро, из-за чего вид он имеет совсем неживой. Оранжевый металл вместо глаз, извивающаяся проволока почти прозрачных волос. Набедренная повязка, никак не отличающаяся по цвету от кожи? Это что… статуя?