Евгений Осьминожкин - Кто на новенького? (СИ)

Он поднялся.

— Сядь обратно, — приказал я жестко.

— Да ты чего? Там Оксана, во-от сейчас она крикнула, она зовет, ты что не слышал? — спросил Макс возбужденно.

— Сядь я тебе говорю, — повысил я голос.

— Да ну тебя, — сказал Макс и сорвался с места.

Дети встревоженно проводили его взглядами.

— С ним все будет в порядке? — спросила Оля.

— Нет, он поддался влиянию местности, теперь он в личном аду, — ответил я.

— Его также наколят? — напряженным голосом спросила Оля.

— Да, скорее всего, — ответил я и укусил бутерброд.

— И мы не будем его помогать? — спросил Алеша встревоженно.

— Я нет, а вы как хотите, — разрешил я и продолжил обедать.

— Но почему? — чуть ли не со слезами спросила Оля.

— Вы еще слишком молоды, чтобы такое знать. Но так и быть вкратце расскажу. У каждого есть личные переживания. Обычно это смерть родителей, первая любовь, предательство друга и тому подобные. Они есть у каждого. У кого-то больше, у кого-то меньше, но они есть у всех. Но то как каждый с ними справляется говорит о многом. Кто-то боится дальше жить. Вот скажем, поругалась ты с одной девочкой Оль, она взяла твою куклу без спроса и порвала на ней платье. На следующий день ты встречаешь другую девочку и она тянет руки к твоей новой кукле, где целое платье. Но ты помня, что вчера тебе уже порвали у кукле одно платье, решаешь новой девочке не доверять, ведь она может порвать платье. Новая девочка тебе ничего плохого не сделала, но ты уже ей не доверяешь. Обычно людям требуется время, чтобы пережить горе, какое-либо несчастье, но есть такие душевные раны, которые никогда не заживают. И чем человек больше пережил, тем больше у него таких ран. Но повторю, главное то как ты с этим справляешься? Таким человеком ты и станешь. Если поддашься, то не важно в этом мире или в любом другом, ты будешь алкоголиком, параноиком, нелюдимым и всяким другим не очень общительным человеком, который вечно всем недоволен.

— Да, я много таких видел, — поделился Алеша.

— Мы все такие, нет исключений, но кто-то скрывает свою боль и тогда его воспринимают будто он нормальный, а кто-то все показывает и его тогда сторонятся, ведь у всех свои раны, им не нужны еще и чужие.

Спустя минут десять.

— Вы это слышали? Вроде бы на маму было похоже, — произнес Алеша.

— Нет, нет, нет, — заплакала Оля и бросилась брата обнимать. — Не пущу, не пущу, братик, нет, это не мама, она умерла, папа умер, дедушка умер. Все умерли. Только я осталась, братик, Алешенька, не надо, не ходи.

Он обнял сестру в ответ.

— Не пойду, обещаю, — ответил он взрослым голосом, в котором чувствовался начинающий твердеть стержень, что есть только у сильных личностей.

Я решил не уходить в атаку, видно как Алеша пытается не встать, Оля постоянно его держит за руку.

На второй день и ей что-то стало мерещится, уже не столько она держала брата, как и он ее. В итоге и второй день мы пролежали на земле, что была ни теплая, ни холодная, никаких ощущений касательно температуры, шероховатая, жестокая, но и всё.

— Долго это будет продолжаться? — спросил Алеша измученным голосом.

— Всю оставшуюся жизнь, — ответил я спокойно. — Это никогда не кончится. Но это не значит, что ты должен поддаться. Ты должен найти в себе силы жить дальше, жить с этой правдой. У всех есть боль, но люди все равно ходят на работу, растят детей, устраивают детские праздники. Такова жизнь, таковы люди.

В ответ Алеша скрежетнул зубами, но я не тороплю их, в отличие от Макса они держатся. Пусть и друг за друга, но держатся.

Я и сам уже сутки как слышу голоса родителей, учителей, что мне нравились и то один, то другой знакомый голос меня позовет, часто кричат Макс и Оксана, но я не то, чтобы держусь, я думаю о другом. Ведь Алеша прав, стоит мне начать забирать чужие души, то богу смерти это не понравится. А отсюда есть два выхода. Либо драться, либо не попадаться. И я склоняюсь ко второму варианту, уверен, что у бога смерти есть средства для защиты своих источников.

— Шеф, — позвал меня Сэнкецу.

— Да? — уже и забыл про него.

— Мне интересно, а зачем ты ешь? — спросил плащ.

Я было открыл рот и тут же задумался. Если здесь нельзя умереть, то какой тогда смысл есть, тратя на это энергию душ? Хэнк прав, я не умру от голода, так что нет нужды на это тратится.

— Спасибо, — поблагодарил я плащ и убрал недожеванную куриную ножку, что грыз обратно в инвентарь.

Решил детям дать еще сутки, а потом пока уже приступать к осуществлению плана, все же время не бесконечное, хотя тут можно всю вечность пребывать, не думаю, что тут кто-то стареет или умирает от ран или голода, так что время тут понятие относительное, но все же количество пережитых душевных мук не может быть бесконечным, уверен, что рано или поздно души не выдерживают и окончательно умирают. Да и Оксану пора спасать, она тоже может делать это против своей воли, неизвестно что происходит у нее в голове на самом деле.

Остаток вечера я потратил на размышления. Меня не покидала мысль, что весь этот псевдо-мир обычная локация, где нас испытывают. Думаю ЗРИТЕЛЯМ не всегда интересно на кровь и кишки, порой им хочется чего-то мозговыносящего и для такого создаются подобные локации, где ты в принципе не можешь умереть, но все твои эмоции, переживания и стресс смакуются ЗРИТЕЛЯМИ. Странно, что нам не достаются бонусы по завершение каждого дня, но здесь два варианта, либо все достанется по выходе из этой локации, либо время здесь ускорено и на самом деле еще не прошло суток.

Хочется ненавидеть ЗРИТЕЛЕЙ что помещают людей в такие условия, наслаждаются нашими страданиями, смакуют у кого какая трагедия будет изощреннее, но не получается ощутить к ним ненависть, люди ничуть не лучше всех этих инопланетян. Те возможно так мучают только инопланетян, к которым у них изначально нет симпатии, а с помощью наших страхов, переживаний и боли они могут изучать наши слабые места. Тогда как мы сами люди делаем с себе подобными постоянно. Нет ни одного класса ни в одной школе в мире, где не было бы ученица или ученицы изгоя, которого бы чмырили всем классом. При том человек ничего для этого не сделал, он мог просто сидеть спокойно и никому не мешать, и его все ненавидят и обзывают. А если в классе пятом сказал, что еще любит мультики, то какой-нибудь забияка называл его малышом и все подхватили, хотя многие может и сами еще смотрят, но стать рядом с опущенным никто не хочет и травля продолжается, при том те, кто возможно сам еще смотрит мультики могут унижать человека больше других, только чтобы на него не подумали, только бы не догадались.

Люди не только в детстве, но на каждом этапе развития, на каждом социальном слое находят тех, кто не может дать сдачи и унижают себеподобного, наслаждаясь вседозволенностью. Разве можно осуждать за подобное ЗРИТЕЛЕЙ? Они по сути обращаются с нами так … как мы сами обращаемся с собой. Интересно, а что если в этом суть шоу? Нас «бьют» нашими же методами и способами. Возможно, к сожалению, никто не даст точного ответа, но мысль интересная, надо будет запомнить.