Арсений Абалкин - Тридцать шестой

— Ребе — знаменитый ученый, святой человек… Он потратил пятьдесят лет своей жизни на толкование Книги.

— Это он сейчас сказал?

— Нет, — порозовел пацан, — это я говорю. А ребе говорит: он уверен, что вы — тридцать шестой праведник. Цадик.

— Что-о?

Только этого не хватало. Если бы он помнил, как смеяться, он бы, наверное, засмеялся. Но вместо этого устало посмотрел в выцветшие глаза старого еврея и отрезал:

— Я совершенно точно не праведник, никогда им не был и быть не собираюсь. Я вообще атеист, еврейский фольклор меня нисколько не занимает, всем богам я предпочитаю макаронного монстра, мои родители были убежденные советские коммунисты-интернационалисты и в бога не верили тоже. Бабушек-дедушек своих я не знал, ничего такого еврейского не соблюдаю и к религии абсолютно равнодушен. Кроме того, моя голова занята сейчас другим… проектом. Извините, и все такое, но мне в самом деле…

Парень сглотнул и начал было переводить, но старик отмахнулся, видно, понял и так. Он снова поднялся, подошел вплотную к Когану, и тот вдруг увидел в старых глазах горе — в горе он разбирался очень хорошо. Оба они не нравились друг другу и оба испытывали отчаяние, это было ясно. Старик заговорил, и юный Аарон едва успевал переводить гортанную речь своим ученическим, с легким акцентом, русским:

— Ребе говорит, у нас нет времени обсуждать, почему и как вы отпали от Него. Это вы расскажете Ему сами, когда придет время. А у нас времени нет совсем. Ребе говорит, он все высчитал: Господь вновь накажет людей тем же дождем из огня и серы, которым Он уничтожил Содом и Гоморру. И это начнется совсем скоро, здесь, в этом самом месте. Но теперь все не закончится одним городом — погибнет весь мир. Все зависит от вас, Яков… Самуилович. Если вы не примете ношу, все пропало.

Мне бы свою ношу донести, подумал Коган. Как же все некстати… Дед, похоже, натерпелся и искренне верит во всю эту галиматью.

— Это просто не могу быть я. Правда. Мне очень жаль.

Аарон перевел, гости опять посовещались.

— Ребе говорит, это нормально. Дело в том, что ламедвовник сам не знает о своей роли, не признает ее, не считают его праведником и другие люди. Если сказать ему — он не поверит. Это скрытый праведник, его сила не в учености, даже не в вере, а в правильном поступке в решающий момент.

Коган сдался.

— Ну и что от меня требуется?

Последовал короткий ответ. Аарон покивал и разъяснил:

— Ребе не знает. Никто не знает. Он только просит вас внимательно слушать: Бог каким-то образом заговорит с вами, даст вам понять… возможно. А может быть, и нет.

— Замечательное техническое задание, — вздохнул Коган.

Старик печально посмотрел на него и вдруг толкнул сухой ладонью в лоб. Потом развернулся и, не оглядываясь, пошел к двери. Аарон пробормотал «до свидания» и поспешил за ним.

Уже через минуту Когану опять показалось, что весь этот дикий визит, весь этот немыслимый разговор о праведниках — все это был странный вязкий сон, из тех, что не знаешь, как толковать.

Он открыл ноутбук, чтобы привычно проверить социальные сети Воронцова. Самым худшим кошмаром была мысль о том, что сволочь куда-нибудь уедет и придется ждать еще год. Но нет, никаких горнолыжных курортов, никакого дайвинга. Дохаживай последние дни, гаденыш.

Внезапно Когану пришли на ум Содом и Гоморра. Он смутно помнил, что наказание там было вроде бы за гомосексуализм… Так это что, теперь всю планету, что ли, под нож? Или как там — под дождь из огня и серы?

Невольно заинтересовавшись, он вбил в поиск названия грешных городов, и тут же выпали тысячи ссылок на библейский текст. Никакого явного упоминания мужеложства в нем не было.

«…в чем было беззаконие Содомы, сестры твоей и дочерей ее: в гордости, пресыщении и праздности, и она руки бедного и нищего не поддерживала. И возгордились они, и делали мерзости…» — Перед внутренним взором Когана встали оба Воронцова, потом лживые адвокаты, на которых он потратил кучу денег, и наконец, бегающие взгляды бывших друзей.

— …В пресыщении, праздности… И возгордились они, и делали мерзости… Прям как про нас, — криво усмехнулся Коган.

Потом взгляд его зацепился за другую ссылку, про археологические раскопки. Речь шла о полностью сгоревших поселениях южнее Мертвого моря, обнаруженных британскими археологами. Гибель этих пяти городков, по предположениям ученых, и послужила основой для библейского предания о Содоме и Гоморре, причем роковую роль сыграло взаимодействие двух факторов: природные месторождения битума в этом регионе и крупный разлом земной коры под ними. Две тектонические плиты, двигаясь в противоположные стороны, вызвали землетрясение, которое спровоцировало выход битумных месторождений из земли через линии разлома. Фонтанирующий битум, предположительно, падал на землю как горящая, пламенеющая масса. Когда же огонь утих, в воздухе было очень много двуокиси серы, поэтому выпали кислотные дожди, губительные для тех, кто чудом уцелел в адском пожаре.

Гигантский нефтеперерабатывающий комбинат, на котором раньше работал Коган, тоже стоял на природном месторождении битумов. Битумосодержащие породы добывали скважинным способом; очистка и переработка производились тут же. Практически все население так или иначе было связано с комбинатом — исполинское сооружение на близлежащем холме царило над городом. Гигантские резервуары с продуктом — десятки тысяч тонн — находились там же.

Провались оно к чертовой матери, это гнусное место, где нет ни закона, ни правды, сумрачно подумал Коган. Хуже Гоморры, ей-богу.

В этот момент глубоко внизу изменили свое обычное движение тектонические плиты.

Он выкинул из головы дурацкий эпизод с хасидами и уладил те немногие дела, что еще требовали его участия — был мелочно щепетилен и не хотел уходить, задолжав хоть копейку. Оставшиеся деньги потратил, оплатив вперед уход за Лидиной могилой.

В последний день — стылый, осенний — проснулся с ясной, пустой головой. Переоделся в чистое, взял длинную спортивную сумку с оружием и бодрым, пружинистым шагом отправился к дому своей жертвы. Воронцов-младший собирался сегодня ко второй паре в институт. Он подождет гада, спрятавшись за строительным хламом, который оставили на детской площадке ремонтники; он проверял, оттуда его никто не увидит. Ни к чему привлекать внимание слишком рано, слоняясь у всех на виду у чужого подъезда — он ничего не хотел пускать на самотек. Он будет ждать столько, сколько нужно — если сволочь не выйдет, как запланировано. Когда-то же выйдет. Он расплатится по справедливости, а потом, наконец, закончит всю эту затянувшуюся историю со своей так называемой жизнью. В загробное существование Коган не верил, на встречу с Лидой не надеялся — просто хотел прекратить все это, ибо смертельно устал. Два выстрела, всего два точных выстрела: первый в голову сволочи, второй в свою — и наступит покой.