Array Журнал «Аконит» - Аконит, 2020 № 07-08 (цикл 2, оборот 3:4, февраль)

Я различаю его контуры и глаза — их бессмысленный синий блеск в рассеянном по комнате лунном свете. Значит, наступила ночь. Кажется, он уже орудует у меня внизу живота… сладко копошится в потрохах… Любишь потрошки, да? Любишь печёнку, паучок?

Почему я не умираю? Зачем? Тварь! Тварь! Проклятое чудовище! Иногда победа над чудовищем стоит того, чтобы самому стать чудовищем — кто это сказал? Что он имел в виду? Думай об этом, думай об этом — о чём угодно, но не думай о пауке!

Не думай о себе! Не думай, как твоего размягчённого, как тушёная капуста, тела становится всё меньше с каждым причмокиванием… с каждым нервным содроганием волосатых отростков, которые отрывают от твоего живого ещё тела кусочки!

Если от меня к утру останется хотя бы половина, я ещё буду жив? Меня можно будет спасти? Утром заявится психолог. Он обещал. Он сказал, что поможет мне. Поможет разделаться с прошлым. Пусть лучше разделается с этим пауком!

Мама говорила, что нужно иметь широкий взгляд — уметь смотреть на любую ситуацию глазами другого. Мир — это иллюзия. Тот, кто её смотрит целиком , смотрит глазами тысяч, миллионов людей. Интересно, это Бог? Или некое Верховное Существо, которое воображает себя нами — каждым по очереди и всеми сразу? Или великое Ничто? Большая, огромная светящаяся хреновина, которая меняет точки сборки, словно щёлкает пультом телевизора? У матери всегда была такая каша в голове из разномастной эзотерической дребедени!

Когда она накачивалась чем-нибудь, и на неё «снисходило просветление», она начинала сыпать «откровениями». Поначалу меня это пугало — у неё становилось чересчур счастливое «просветлённое» лицо, и она несла всякую околёсицу — для ребёнка это было слишком. Но потом я привык. Я научился отстраняться — смотреть на себя, на неё и на всё окружающее со стороны.

Это не я играю с солдатиками, а мать кричит, что война — это отвратительно, и выбрасывает мои (нет, не мои!) игрушки в окно (туда — к паукам!). Это происходит с каким-то другим мальчиком, это его игрушки. А я смотрю это, как по телевизору, глазами другого.

Это не я ем безвкусный завтрак… Это скоро закончится. Просто такая дурацкая серия, неинтересный эпизод…

Отстраняться я умел ещё до маминого эксперимента с расширением моего сознания. После мне это здорово помогло в детском доме, когда я не мог дать сдачи и… в каком-нибудь кафельном туалете с потрескавшимися стенами и полами какие-то злые мальчишки — дураки! — купали в унитазе какого-то мальчика… смой его в унитаз! смой его в унитаз!.. Теперь ты понимаешь, как было бы плохо паучку?

Отстранись!

Огромная светящаяся штука в форме шара меняет точки сборки — яркая точка перемещается по ней, переключая каналы, как паук рыщет по паутине… Он ищет себе добычу — ищет пожрать!

Отстранись! — говорит «старший брат», похожий на меня маленького (но я всё равно знаю, что он старший, умнее и опытнее меня!).

Отстранись, вспомни, как это помогает сделать стакан тёплого молока, говорит мама… Мама, твой стакан молока не помог мне отстраниться, он обрушил на меня всех пауков сразу!

Погоди… Хватит говорить с матерью, её здесь нет. Посмотри на происходящее, как на интересный, необычный феномен. Ты везунчик! Тебе довелось увидеть, узнать, что-то уникальное. Во-первых — такая смерть… Такой опыт! У тебя есть возможность умереть прекрасной насильственной смертью! Во-вторых — ты мог бы себе представить что-то подобное? Ты же не Ганс Гигер, а тебе перепало наблюдать вживую!.. вживую… живьём… Он ест меня живьём!!!

Ну и ладно, ладно! Чего ты так расстроился?

Это только с твоей точки зрения происходит нечто невообразимое, нечто за гранью порога восприятия. Посмотри на это иначе, абстрагируйся! Муха — она тупая. Она просто умирает. Биологический механизм. Постепенно, пока паук её поедает, её функции отключаются, и она — все меньше муха, пока её не остаётся совсем. И паук. Он тоже тупой. Он просто ест! И его становится больше. Потому что такова его природа. Таков механизм его пищеварения…

Ты бы мог быть мухой. Ты бы мог быть и пауком! Может, ты — и есть?.. И как бы тебе понравилось, если бы я убила тебя ? — ласково говорит мне мама, и склоняется надо мной. Её лицо огромно, оно заняло весь угол обзора, на периферии зрения — туман, как пепел в молоке, молочно-серого цвета.

Откуда ты знаешь, что ты — это ты? Это всего лишь слова, игра сознания, иллюзия эго… Ты — не твоё эго. Мы все, и даже паук — эманации единого космоса, единого Ничто, продолжает maman , и голос её становится далёкий, гулкий, словно она читает лекцию с кафедры — как какой-нибудь «просветлённый» гуру поучает своих… паучат!

Лицо матери отстраняется, уступая пространство пепельно-чёрному Ничто, становится жёстким, напряжённым, скулы резко выделяются на побелевшей коже, бешено играют желваки; они бугрятся под кожей всё быстрее и сильнее, пока, наконец, она не рвётся, и я вижу — что под лохмотьями её лица нервно шевелятся паучьи жвалы — волосатые, чёрные, лоснящиеся, они вытягиваются из тьмы Ничто под лохмотьями кожи на скулах лица моей матери. Она улыбается, а глаза её горят оранжевыми сигаретными угольками.

Я фокусирую зрение, и два тлеющих сигаретных кончика сходятся в один. Сигарета торчит изо рта психиатра. Он навис надо мной и держит меня за плечи, а я — на влажном от пота матрасе — привязан к койке. Он говорит: «Успокойся, твои фантазии не имеют ничего общего с реальностью. У тебя диссоциативное расстройство — трудности с определением границ собственной личности».

Когда он говорит, волосатая бородавка на его носу смешно подрагивает.

Ах, вот как? Я в психушке? Я всего лишь в психушке, и весь этот ужас мне померещился! Слава богу! Слава богу! Это мать меня отравила — и я всё ещё в психушке… Но волосатая бородавка психиатра становится грубее, темнее, она разрастается и покрывается жёсткими чёрными волосами, чёртовой паучьей щетиной… Нет! Вот реальность — паук! Кошмар продолжается. Он добрался до солнечного сплетения и жрёт меня под рёбрами. Что делать? Что же делать? Отстранись!

Иначе умрёшь!

Вместо того, чтобы попусту суетиться, смотри! Смотри во все глаза! Смотри в паука как в бескрайнюю бездну новых уникальных впечатлений, недоступных никому, кроме тебя. Постигай этот опыт, пока есть возможность. Есть возможность? ЕСТЬ возможность? Ты шутишь, да? Ну хватит истерить! Ты меня понял! Это единственный способ избежать кошмара и обрести смысл… Жизнь — это просто смысл.

Если подумать, то ведь паука даже жалко. У него нет смысла. И нет жизни. Он не понимает, что делает. И неспособен насладиться этим! Какой первобытный ужас, какую чудовищную смерть он несёт несчастному беспомощному человеку, и даже не понимает, насколько он сам… велик! Насколько он велик в этом своём проявлении! Насколько безупречен! Архетипичен! Арахнотипичен, ха-ха…