Бэзил Коппер - Камера-обскура

Пробираясь по узким извилистым улочкам, поднимавшимся в старую часть города, мистер Шарстед, ростовщик, все сильнее понимал: чем-то ему этот Гинголд не нравится. Раздражала не только старомодная обходительность должника, но и мягкая небрежная манера, с которой тот постоянно оттягивал расчет. Словно деньги для него совсем неважны.

Ростовщик не решался развивать эту мысль, ибо подобное богохульство подрывало самые основы его мира. Мрачно поджав губы, он настроился на подъем по каменистой, плохо вымощенной дороге, что делила пополам этот холмистый район в отдаленной части города.

Узкое, асимметричное лицо Шарстеда потело под жаркой шляпой; жидкие волосы выбивались из-под полей, что придавало ему чудной вид, а в сочетании с очками зеленого стекла делало облик зловещим, добавляя схожести с разлагающимся трупом. Возможно, так же думали и редкие прохожие, встреченные им во время восхождения, ибо почти каждый, бросив на него один настороженный взгляд, тут же спешил прочь, словно стремясь поскорее оказаться подальше.

Он свернул в маленький дворик и остановился перевести дыхание под сенью старой полуразрушенной церкви. Сердце стесненно билось в узкой грудной клетке, из горла с шумом вырывалось дыхание. Конечно, будешь тут в форме, сказал он себе. Сказываются долгие часы сидячей работы, согнувшись над счетами. Надо больше гулять и делать зарядку.

При мысли о растущем благосостоянии землистое лицо ростовщика на мгновение просветлело, но затем он нахмурился снова, вспомнив о причине визита. Гинголда надо приструнить, сказал он себе, и приготовился преодолеть последние полмили. А если должник не предъявит нужную сумму, в бесконечных лабиринтах его старого дома наверняка найдется много ценностей, которые можно с выгодой сбыть.

Пока мистер Шарстед все больше углублялся в здешние глухие места, и без того низкое солнце будто совсем село — так мало его света проникало в лабиринт маленьких двориков и улочек. К тому времени как он наконец взобрался по обветшалой лестнице к перекошенной зеленой двери, его дыхание снова сбилось.

На секунду или две он остолбенел, схватившись за старую балюстраду, ибо даже его низкую душонку на мгновение всколыхнул вид туманной дымки, стелющейся под желтым небом от города внизу. Все на этом холме казалось каким-то косым, и даже горизонт вдалеке словно заваливался набок, вызывая у зрителя головокружение. Он взялся за железный завиток, вделанный в металлическую розу возле входа, и внутри раздался тихий звон колокольчика. Ростовщика вновь охватила досада. Что-то ему подсказывает: в этом Гинголде все необычно. Даже звонок в его доме, и тот не как у людей.

Впрочем, это обернется благом, если заполучить право на имущество и пустить его с молотка. В старом доме наверняка много дорогих диковинок. В частности, поэтому так странно, что старик не в состоянии заплатить по долгам. У него же наверняка полно денег, если не наличными, то ценностями.

Непонятно, почему Гинголд увиливает от уплаты каких-то трехсот фунтов? Мог бы запросто продать свой старый дом и перебраться в современный благоустроенный особняк в более привлекательной части города, причем осталось бы на то, чтобы и дальше собирать антиквариат. Мистер Шарстед вздохнул: как бы там ни было, его это не касается. Главное решить вопрос денег. Всякому терпению есть пределы, он больше не позволит водить себя за нос. Или Гинголд уплатит к понедельнику, или у него будут неприятности.

Недобро поджав губы, Шарстед продолжал размышлять, равнодушно глядя на закат. Лучи заходящего солнца окрашивали верхние этажи старых домов и убогие улочки внизу в глубокие карминные тона. Он опять нетерпеливо дернул колокольчик, и на сей раз дверь тут же открылась.

Мистер Гинголд, очень высокий седоволосый господин с деликатными, почти извиняющимися манерами, слегка сгорбившись, стоял в дверях и моргал, будто удивляясь солнечному свету. Он словно побаивался выгореть, если пробудет на нем слишком долго.

Добротная, хорошо пошитая одежда выглядела неопрятной и висела на его крупном теле. На ярком свету казалось, что она вылиняла и составляет часть самого Гинголда. Солнце высветлило цвета до блеклых, безжизненных оттенков, отчего лицо, одежда и седые волосы сливались друг с другом, а при взгляде с других ракурсов вид и вовсе расплывался и терял четкость.

Мистеру Шарстеду должник чем-то напоминал недодержанную в закрепителе старую фотографию, которая побурела и выцвела от времени. Казалось, Гинголд сейчас улетит с поднявшимся ветерком, но он лишь застенчиво улыбнулся и произнес, будто только его и ждал:

— О, вот и вы, Шарстед. Заходите.

* * *

Как ни странно, глаза у Гинголда были удивительно голубыми и очень оживляли его черты, бросая вызов в остальном нейтральным тонам его лица и одежды. Хозяин дома провел ростовщика в просторную залу. Тот следовал за ним осторожно, зрение с трудом привыкало к холодному полумраку внутри. Куртуазными старомодными жестами Гинголд пригласил гостя пройти вперед.

Они двинулись вверх по изящной резной лестнице, чьи причудливо закрученные перила уходили по спирали в темноту.

— Мое дело минутное, — воспротивился Шарстед, которому не терпелось предъявить ультиматум и удалиться. Гинголд как ни в чем не бывало поднимался дальше.

— Идемте, идемте, — мягко позвал он, будто не слышал возражений. — Вы просто должны выпить со мною стаканчик вина. В этом доме гости так редки…

Мистер Шарстед с любопытством поглядывал по сторонам. Он никогда не бывал в этой части дома. Обычно Гинголд принимает нечастых посетителей в большой захламленной комнате на первом этаже. Этим вечером по какой-то известной ему одному причине он решил показать другую часть своих владений. Наверное, собирается уладить вопрос с долгом. Возможно, именно там он ведет дела и хранит деньги, подумал Шарстед. Его тонкие пальцы задрожали от нервного возбуждения.

Подъем все продолжался. Казалось, они покрыли неимоверное расстояние, а лестница никак не заканчивалась. Благодаря скудному свету, который проникал сквозь круглые оконца, мистеру Шарстеду время от времени удавалось увидеть предметы, пробуждавшие в нем профессиональный интерес и стяжательские чувства. Вот неподалеку от изгиба лестницы в поле зрения попала большая картина маслом. Он, хоть и видел ее мельком, мог поклясться, что это Пуссен [1] Никола Пуссен (1594–1665) — французский художник, один из основоположников живописи классицизма. .

Через миг краем глаза он уловил большой сервант, набитый фарфором. Шарстед оглянулся и, споткнувшись, едва не пропустил такую редкость как полный доспех генуэзской работы, спрятанный в нише на некотором отдалении от лестницы. К тому времени как мистер Гинголд, распахнув большую дверь красного дерева, поманил гостя за собой, тот пребывал в состоянии полного замешательства.