Павел Брыков - Томас

Хорошо там, где мы есть во здравии и трезвой памяти.

За воротами стояла «Победа», уже заведенная, с включенными фарами. Перед тем как сесть в машину, Тоня ещё раз осмотрела Томаса и, поправив ему бабочку, кивнула:

— Готов.

Когда Томас и баронесса отъехали от дома, провожавшая их до калитки Катерина стыдливо сжала пальцы в щепоть и потрясла ими так, словно посыпала воздух солью...

Ночь уже наступила. Дневная жара спала, воздух свеж, приятен. Звездное небо, кроны деревьев в электрическом сиянии, провода над головой, отблески на трамвайных рельсах. Шум врывающегося в открытое окно ветра, сидящая за рулем Тоня — всё это пробуждало хоровод воспоминаний... Томас пытался схватить хоть одно из них, но голова не хотела думать. Мысли путались, образы прошлого расплывались, оставляя после себя послевкусие утраты чего-то важного, так и не высказанного... Это как забыть только что увиденный сказочно прекрасный сон...

Поехали не короткой дорогой, а кругом — от Дом быта на проспект Победы, свернули на Гагарина, затем Пушкинскую, до автовокзала и через рынок прямиком к Дворцу Труда.

Залитые огнем улицы пусты, только военные на перекрестках отдают честь.

«Победа» лихо подъехала к парадной лестнице Дворца за пять минут до назначенного срока.

Тоня, как полагается в таких случаях, сама открыла дверь Тихоне.

Томас Чертыхальски вышел из машины и окинул взглядом ряды сияющих хромом и серебром авто. «Победа» на фоне ретро-шедевров и новейших концепткаров смотрелась девочкой. Ей ничего не надо было доказывать — она говорила сама за себя. Именем и красотой.

Антонина Петровна стояла навытяжку, пожирая Томаса глазами. Также на него смотрели и деды. Чертыхальски догадался, что мог значить этот взгляд: они все хотели запомнить Томаса ещё живым, чтобы было потом что рассказывать, как он отправился на церемонию гадания, его смокинг, его последние слова...

Тихоня улыбнулся, мягко, одними кончиками губ, как пастушок, приноравливающийся поцеловать в щечку дочку мельника. Подошел к Тоне. Наклонившись, обнял её крепко до хруста, замер и... резко сделал шаг назад. Развернувшись, по-мальчишески перепрыгивая через ступеньку, вбежал по лестнице, пересек колоннаду и скрылся за дверью, которую перед ним открыли стоящие на карауле военные в черных мундирах.

Во Дворце Томаса Чертыхальскивстречал хранитель традиций. Взял пергамент. Глаза старика пиявками присосались к лицу Тихони. Смотрели долго, пристально. В здании было почти тихо — не верилось, что за стеной, в концертном зале сейчас находятся сотни гостей. Только где-то на верхних этажах тихо играл «Duran Duran».

— Опаздываете.

Заметив, как Томас крепко держит в руках мешочек, хранитель традиций с иронией добавил:

— В этот раз монета вам не понадобится.

Старик протянул руку. Ладонь была широкая, с узловатыми увенчанными длинными ногтями пальцами и шишками на суставах — настоящая лапа коршуна. Томас передал кисет с монетой.

Пальцы сжались — капкан захлопнулся.

Всё, — последний игрок прибыл. Церемония началась!

— Пройдете вдоль по коридору до гримерок и свернёте...

— Я...

— Мне известно, молодой человек, что вы здесь были раньше, но... Правила — есть правила! Я говорю, вы молчите. Вы молчите, я говорю.

Томас не мог скрыть ухмылки.

— О чем речь...

— Тогда повторяю. Пройдете по коридору до гримерок и свернёте налево — там выход на сцену. Все уже в сборе. Вам доверена честь представлять Манкерман-Самватас. Будете играть... Такое слово... Забываю все время... Выбор Князя, признаюсь, меня удивил... Но хозяин — барин. У вас так говорят? Я вынужден подчиниться... Все, вы свободны.

Хранитель, эта безобразная еле стоящая на своих кривых ногах рептилия во фраке, осклабился, изображая подобие улыбки, проскрипел:

— Удачи не желаю. Для вас будет слишком много чести.

Томас кивнул, развернулся и пошел по коридору не торопясь, словно уставший шахтёр после смены, при этом чувствуя, как хранитель смотрит ему вслед.

Дойдя до двери, ведущей на сцену, Томас взялся за ручку и замер. Хранитель уже забыт.

Тихоня пытался заглянуть внутрь себя, в саму свою душу, чтобы понять, в каком пребывает состоянии, испытывает ли страх перед эшафотом или он достиг той точки, когда уже всё равно стоит ли у преисподней или, отодвинув в сторону катапетасму, готовится пройти через царские врата.

Потом-теперь-теперь-потом... Готов ли?

Вдруг матово блеснул черный камень в перстне. Томас у себя за спиной отчетливо услышал воробьиный щебет и предсмертный писк пичуги, которой кто-то незримый скрутил голову...

Решился: потянул дверь на себя и вышел на сцену.

Занавес из тяжелого красного бархата был ещё закрыт. Справа висели темно-синие ниспадающие волнами атласные полотнища. В центре залитого светом пространства стоял круглый стол, немного похожий на тот, который Тихоня видел в землянке. На ровной поверхности высокой горой были насыпаны стеклянные игрушки. Они, подобно алмазам, блистали в свете жарких, закрепленных высоко вверху на металлических рамах прожекторов. Вокруг стола расположились восемь человек. Один из приглашенных сидел в инвалидном кресле, остальные стояли. Стульев не было.

Фраки, смокинги, костюмы, открытые вечерние платья, манто, колье. Пожилые, юные, среднего возраста. Лица напряжены. Гости хмурятся, кусают губы. Томас подошел к столу и заметил, что все приглашенные игроки держат длинные, похожие на барабанные палочки, спицы. Тихоня вскользь окинул взглядом гадателей, а потом стал рассматривать игрушки. Они были навалены прямым круговым конусом, основание которого повторяло диаметр стола. Если тронуть хоть одну деталь, потревожив остальные, то какая-нибудь лежащая внизу стекляшка обязательно упадет на пол и разобьется.

Всё понятно: Пётр Алексеевич Кропоткин, Князь Киевский, предложил гостям сыграть в бирюльки . Это не кости или карты, где все решает глупый случай. В этой забаве необходима ловкость, осторожность, терпение, ум и холоднокровие. Томас заметил, что некоторые бирюльки были подобраны со смыслом: стеклодув сплел трубочки таким образом, чтобы они были похожи на зверей, птиц, детали механизмов, органы человека, цифры, буквы, алхимические знаки, иероглифы, символы мировых религий и геральдики; но большая часть на первый взгляд ничего не обозначала — абстрактные образы без гармонии и правдоподобия, шипастые, с крыльями, волнами, смешными зазубринами.

Михаэль Шульц подъехал к Томасу. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Осторожно. Михаэль скосил глаза на простреленное колено.

— Wie ich sehen kann, heilen Wunden schnell? (У вас, как я погляжу, раны заживают быстро?) — нем.