Антон Лаптев - Сумерки

Драчевский одарил Фирсанова ледяным взглядом и, погладив иссиня-черную бороду, медленно произнес: «Как вам будет угодно, сударь. Двадцать пятого февраля вас устроит?» — не столько спросил, сколько утвердил граф.

На том и порешили. Более никаких заминок перед свадьбой не было. Удивлялись только, что Драчевский назначил расчет на следующий же день после женитьбы. Мякишкины на многие странности графа закрывали глаза, полагая, что в высшем свете без особенностей никак нельзя. Прасковья Гавриловна даже сокрушалась тайком, что у ее Лизоньки ничего тайного за душою не было. «Чистая, как слеза младенца», — говорила она о дочери.

Был еще, правда, перед самой свадьбою у Лизаветы с Драчевским обстоятельный разговор. Когда они выехали в очередной раз на прогулку и направились в Павловск, то Григорий Александрович поведал Лизоньке о своих прошлых неудачных браках и даже изволил рассказать ей историю, кою до этого изложил по пути в Петербург Безбородко. История была рассказана один в один, с тою лишь разницею, что в ней не фигурировала княгиня Долгорукова, а просто некая дама. Думается, что это из-за предыдущего знакомства Лизоньки с Александрой Львовной. Драчевский ввел будущую жену в свой круг, и круг нашел оную весьма милою и чистою барышней, именно такой, каковая необходима графу для счастливого проживания в браке.

Услышав историю несчастной женитьбы, Лизавета даже всплакнула от жалости к Григорию Александровичу. «Боже мой, как, должно быть, вам было тяжело на душе! — сказала она. — Ведь вы себя вините в том, что ваша жена так скоропалительно скончалась, не выдержав мук совести. Бедненький вы мой».

Именно такого эффекта и ожидал от невесты граф. Он тотчас же воспользовался ситуацией и подробнейшим образом обрисовал видимую им жизнь в супружестве, а также дальнейшее поведение Лизы и, естественно, сообщил, какое бы ему хотелось от нее получать наслаждение как от жены. Лизонька слушала молча, наклонив голову вперед и, таким образом, закрыв глаза белокурыми локонами, отчего Драчевскому не было видно ее взгляда.

«Ну, сударыня, согласны ли вы с моими убеждениями?» — спросил он, так как реакция на сказанное со стороны невесты была ему непонятна. Граф же непременно хотел до венчания, как он выразился, «расставить все точки над „и“», то есть договориться с Лизонькой о своей полнейшей свободе, а также о ее безоговорочном подчинении как дома, так и в обществе.

Лизавета помолчала некоторое время, в течение которого Драчевский даже изволил понервничать, а затем просто сказала: «Да, Григорий Александрович, как вам будет угодно». Граф вздохнул с облегчением.

С той прогулки молодые вернулись в превосходном расположении духа. Граф на радостях повез невесту к Буше, где накупил для нее самых дорогих пирожных.

Венчание решено было провести в Никольском соборе. Уже загодя собор был убран по-праздничному — так уж хотелось графу отметить очередную женитьбу. Певчие с раннего утра уже распевались наверху в хорах. К полудню в собор стали собираться празднично одетые гости. Их дорогие экипажи вскоре запрудили всю сторону Крюкова канала, что проходила перед собором. Одними из последних приехали родители Лизоньки Мякишкиной. Отставной прапорщик, одетый в старый праздничный мундир с самолично начищенными орденами и пуговицами, сильно тушевался, видя вокруг себя множество генералов и старших офицеров — представителей высшего света, приглашенных графом на венчание. Прасковья Гавриловна, напротив, вела себя так, словно бы это она выходила замуж за Драчевского, а не ее дочь. Она была одета в жуткую рыжую лисью шубу и какую-то старорусскую зимнюю шапку, поверх коей красовался султан из павлиньих перьев. Прасковья Гавриловна важно прошествовала перед гостями к самому алтарю, непрестанно при этом кланяясь, отчего павлиньи перья тряслись так, что со стороны казалось, будто у птицы на голове Мякишкиной белая горячка последней стадии.

Наконец подъехал свадебный поезд, состоявший из нескольких саней с тройками, разукрашенных красочными лентами и бубенцами. Возглавляла его огромная английская карета, поставленная на полозья и запряженная четверкой белоснежных коньков. На дверце кареты красовался графский герб. Стоявшие на запятках гайдуки соскочили, открыли дверцы, опустили лестницу и встали по обеим сторонам навытяжку. Первым вышел граф, одетый в шикарный фрак с отворотами и накинутой на плечи дорогой шубой. Он сначала оглядел перешептывающуюся публику, во все глаза глядевшую на молодых, а уж затем подал руку и помог выйти из кареты невесте. Стоявшие в близости кареты ахнули от восторга. На Лизоньке было великолепное свадебное платье, белоснежное и пушистое. В ушках и в локонах блистали, будто капли, бриллианты. Невеста была чудо как хороша собою. Особенным же был ее несколько затуманенный взгляд, чуть наивный и глубоко покорный, в особенности когда она поглядывала на Драчевского.

Внезапно солнце, скрытое за низкими серыми тучами, вырвалось из своего сумрачного плена и осветило площадь перед собором. Лизонька, ведомая под руку графом, вступила в светлый солнечный круг, образованный на огромном пятачке между собором и колокольней. И сразу же лицо ее преобразилось. Бриллианты заиграли, словно искры зажглись в волосах. Белое платье заблестело, а еще более заблистал соболиный мех на дорогой шубке, графском подарке. Личико Лизоньки как-то сразу осветилось и засияло, точно изнутри. Казалось, будто не тучи в небе разошлись, а внутри нее проснулось нежданно-негаданно солнце. Присутствующие ахнули и всплеснули руками от неожиданного преображения невесты. Лиза и сама почувствовала в себе некое изменение. А уж граф, шедший подле, и подавно. Он казался рядом с нею еще чернее, а иссиня-черная борода выглядела более устрашающей. Драчевский надвинул на глаза цилиндр, ранее снятый с головы, едва пара прошла сквозь заранее распахнутые церковные ворота. Он недовольно смотрел на светящуюся Лизоньку, ныне походившую на ангела, спустившегося с небес и идущего по земле. Это же заметили и близстоящие старушки, по обыкновению своему никогда не пропускающие ни одного сколько-нибудь значительного события.

— Невеста-то точно ангел небесный! Смотрите, как хороша!

— А жених-то, жених. Ну совсем демоном смотрит. И борода такая страшенная! Не приведи господи с таким женихаться-то.

— Да ладно тебе, Кондратьевна, он же молодой да при богатстве. Чего с таким не женихаться.

— Не говори. Есть в нем что-то такое, от нечистого. И борода. Ух, какая борода! Прямо синяя от черноты.

— Невесту отдавать такому жалко. Вроде как ангельчика за черта выдают.

— Да, хороша невеста. И одета, и красива. А рядом с нею черт идет.