Стивен Кинг - Книги Бахмана

Я прижался к ее бедру, а она вырвала плечо. На коже остались белые отметины от пальцев, которые тут же покраснели.

— Иди в дом. — Она даже не повысила голоса. — Ты ведешь себя глупо, Карл.

— Я собираюсь…

— Не надо говорить мне, что ты собираешься делать! — внезапно заорала она, двинувшись на него. Отец отпрянул. — Иди в дом! Ты и так достаточно натворил! Иди в дом! Иди к друзьям и напейся! Иди куда угодно! Но… чтобы я тебя не видела!

— Наказание, — четко, размеренно произнес он. — В колледже тебя кто-нибудь научил этому слову, или у них не хватило времени, потому что они забивали тебе голову этой либеральной белибердой? В следующий раз он разобьет что-нибудь более ценное, чем стекла. А потом разобьет тебе сердце. Бессмысленное разрушение…

— Убирайся! — взвизгнула она.

Я опять заплакал, попятился от них. Мама тут же схватила меня за руку. Все нормально, милый, говорила она, но я смотрел на отца, который развернулся и пошел прочь, словно обиженный ребенок. И только тогда, увидев собственными глазами, с какой легкостью можно его прогнать, только тогда я решился ненавидеть его.

Когда мы с мамой пили какао в ее комнате, я рассказал ей, как отец швырнул меня на землю. Рассказал о том, что отец солгал ей.

Ощущая при этом свою силу.

— Что произошло потом? — с замиранием в голосе спросила Сюзан Брукс.

— Ничего особенного, — ответил я. — Все утряслось.

Теперь, выговорившись, я даже удивлялся, почему столь продолжительное время слова застревали у меня в горле, если я пытался коснуться этой темы. Когда-то я дружил с одним парнем, Герком Орвиллом, который проглотил мышь. Я утверждал, что не проглотит, а он проглотил, на спор. Сырую. Маленькую полевую мышку, которую мы нашли целой и невредимой. Наверное, сдохла от старости. Так или иначе, мать Герка как раз развешивала выстиранное белье и посмотрела на нас (а мы сидели на крыльце черного хода) именно в тот момент, как Герк отправил мышь в рот, головой вперед.

Она закричала (как же пугают детей крики взрослых), подбежала к нам, сунула палец в горло Герку. Герк выблевал мышь, гамбургер, съеденный за обедом, и какое-то желе цвета томатного соуса. И уже начал спрашивать мать, в чем, собственно, дело, когда вырвало и ее. Среди всей этой блевотины дохлая мышь смотрелась очень даже неплохо. Гораздо лучше многого другого. Мораль проста: выблевывайте прошлое, когда жить настоящим становится совсем уж невмоготу, и кое-что из блевотины покажется деликатесом. Я уже хотел поделиться с ними своими размышлениями, но подумал, что у них эти мысли вызовут только отвращение, как история о традициях чероки.

— Отец несколько дней провел в конуре. И все. Никакого развода. Никаких далеко идущих последствий.

Кэрол Гранджер хотела что-то сказать, но тут поднялся Тед. Лицо бледное, только на щеках горели два пятна румянца. Я говорил вам, что пробор у него был посередине. Так что волосы обрамляли лицо. Немодная стрижка, но Теда это не волновало. Когда он вскочил, я чуть не принял его за призрак Джеймса Дина, и у меня бешено заколотилось сердце.

— Сейчас я заберу у тебя револьвер, дерьмо собачье. — Он плотоядно усмехался. Сверкая ровными белыми зубами.

Я изо всех сил старался изгнать из голоса дрожь, и, думаю, мне это удалось.

— Сядь, Тед.

Тед не двинулся к столу, но я видел, что ему очень этого хочется.

— Меня от этого тошнит, знаешь ли. Пытаться перекладывать вину на родителей …

— Разве я говорил, что пытаюсь…

— Заткнись! — рявкнул он. — Ты убил двух человек!

— Какой ты у нас наблюдательный.

Руки его поднялись на уровень груди, пальцы сжались, руки чуть разошлись в стороны, и я понял, что мысленно он только что разорвал меня на две половины.

— Положи револьвер, Чарли. — Он все еще ухмылялся. — Положи револьвер, и посмотрим, у кого кулаки крепче.

— Почему ты ушел из футбольной команды, Тед? — весело спросил я. Изобразить веселье мне удалось с трудом, но усилия не пропали даром. Он замер, в глазах мелькнула неуверенность, словно, кроме тренера, никто не решался задать ему этот вопрос. И тут же до него дошло, что стоит он один, остальные сидят. Его словно застукали с расстегнутой ширинкой, и теперь предстояло найти способ незаметно застегнуть ее.

— Какая тебе разница? Положи револьвер. — Он напоминал героя дешевой мелодрамы. Произносящего банальности. И знал это.

— Опасался за свои яйца? Или поберег физиономию? В чем причина?

Ирма Бейтс ахнула. Сильвия, однако, не отрывала от Теда глаз, выказывая прямо-таки животный интерес.

— Ты… — Внезапно он сел, и у дальней стены кто-то хохотнул. Я до сих пор гадаю, кто именно. Дик Кин? Хэрмон Джексон?

Но я видел их лица. И увиденное поразило меня. Можно сказать, шокировало. Потому что на них читалось удовлетворение. То была стычка, словесная стычка, и я вышел из нее победителем. Но почему это так их порадовало? В воскресных газетах иногда печатают фотографии смеющихся людей. С подписью: «Почему эти люди так смеются? Загляните на страницу 41». Только здесь никаких страниц не было.

А я считал очень важным для себя узнать причину. Думал и думал об этом, напрягая остатки мозгов, но ответа не находил. Может, все дело именно в Теде, красивом, смелом, из которого так и перло мужское начало, благодаря которому не переводятся желающие пойти на войну. А может, причина — обычная зависть. Им хотелось, чтобы кто-то опустил Теда до их уровня. Усадил на общую скамью. Снимай свою маску, Тед, и садись рядом с нами, ординарными людьми.

Тед все смотрел на меня, и я знал, что хребет ему переломить не удалось. Только в следующий раз он не пойдет в лобовую атаку. Возможно, постарается зайти с фланга.

Может, это стихия толпы. Дави индивидуальность.

Но я не верил в это тогда, не верю и теперь. Хотя объяснение вполне логичное. Речь не о том, что барометр общественного мнения качнулся в мою сторону. Толпа всегда уничтожает человека странного, отличного от других, мутанта. Это я, не Тед. Тед совсем не такой. Сердце радуется, когда твоя дочь идет с таким, как Тед. Нет, причину надо искать в Теде, не в них. Она должна быть в Теде. Я замер в предчувствии открытия: так, наверное, замирает коллекционер бабочек, заметив на лугу уникальный экземпляр.

— Я знаю, почему Тед бросил футбол, — раздался негромкий голос. Я оглядел класс. Свин. Тед аж подпрыгнул при этих словах и здорово побледнел.

— Говори, — шевельнул я губами.

— Если откроешь пасть, я тебя убью, — прорычал Тед. И обратил свою ухмылку на Свина.

Свин мигнул, облизал губы. Он оказался на распутье. С одной стороны, он впервые держал в руках топор, с другой — боялся опустить его на шею. Разумеется, любой в классе мог сказать, откуда у него эта животрепещущая информация. Миссис Дейно всю жизнь толклась на базарах, распродажах, школьных и церковных благотворительных мероприятиях. И в Гейтс-Фоллз никто не мог сравниться с миссис Дейно по длине и чувствительности носа. Подозреваю, ей же принадлежал рекорд по подслушиванию. И насчет порыться в чужом грязном белье равных ей не было.