Стивен Кинг - Книги Бахмана

Он порылся в кармане, вытащил авторучку, но девушка твердо сказала:

– Нет.

Он озадаченно приподнял голову и спросил с обидой:

– Но почему?

– Телефон, если понадобится, я и в справочнике разыщу. Но, возможно, будет лучше, если я этого не сделаю.

– Почему?

– Не знаю. Вы мне нравитесь, но… на вас как будто порчу навели. Я не могу этого объяснить. Мне кажется, что вы вот-вот какой-то безумный фортель отколете.

– Вы думаете, что я чокнутый, – услышал он свой голос словно со стороны. – Ну и катитесь к дьяволу.

Она вылезла из машины. Он перегнулся через сиденье.

– Оливия…

– Может, меня вовсе не так зовут.

– Может. Позвоните, пожалуйста.

– Вы только полегче с этой хренотой, – предупредила она, указывая на блестящий пакетик. – Вы ведь и без того в облаках витаете.

– До свидания. Берегите себя.

– Беречь себя? Это что-то новенькое. – Снова горькая улыбка. – До свидания, мистер Доус. Спасибо. Кстати, в постели с вами здорово было. Это без дураков. До свидания.

Она захлопнула дверцу, пересекла шоссе номер 7 и остановилась на обочине автострады. Подняла большой палец. Ни одна из машин не остановилась. Убедившись, что дорога свободна, он развернулся и, помигав на прощание фарами, дал газу. Увидел в зеркальце заднего вида, как она помахала вслед.

Вот дуреха, подумал он, качая головой. Надо же быть такой самонадеянной.

И все же, включая радиоприемник, он увидел, что рука его дрожит.

Вернувшись в город, он выехал на автомагистраль и понесся по ней со скоростью семьдесят миль в час. Проехал миль двести. Однажды чуть не выкинул пакетик из фольги в окошко. В следующую минуту с трудом удержался, чтобы не проглотить таблетку прямо сейчас. Кончилось тем, что он упрятал пакетик во внутренний карман.

Добравшись до дома, он почувствовал себя абсолютно вымотанным, вконец опустошенным. Проклятая автомагистраль за день заметно продвинулась; еще две недели – и прачечную придется сносить. Тяжелая техника уже подтягивалась. Три дня назад Том Грейнджер поведал ему об этом странным голосом, позвонив почти ночью. Что ж, он проведет там целый день, наблюдая, как будут рушить здание, где он столько проработал. Возможно, даже прихватит с собой пакет с обедом.

Брат Мэри, который жил в Джексонвилле, прислал ей письмо. Ему еще не было известно об их размолвке. Он рассеянно отложил конверт в кипу почты для Мэри, которую уже давно забывал переслать по ее новому адресу.

Он привычно поставил разогревать в духовку замороженный ужин и подумал, не выпить ли. Решил, что не стоит. Он хотел вспомнить сексуальный эпизод с Оливией, посмаковать его, перебрать в памяти все сладостные нюансы. Выпьешь – и красочные картинки расплывутся, приобретут аляповатые, размытые очертания кадров из какого-нибудь порнофильма низкого пошиба. Нет, так он вспоминать не хотел.

Однако, как ни старался, видения не оживали. Он не помнил ни упругой тяжести ее грудей, ни дурманящего аромата сосков. Сам половой акт, возникавшие при этом ощущения были приятнее, чем с Мэри. Внутри Оливия была потуже Мэри; однажды его член выскользнул из ее влагалища с таким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако приятное чувство не возвращалось. Его вдруг остро потянуло поонанировать. Желание было столь сильным, что ему даже стало противно. И стыдно. А потом стало стыдно за то, что было стыдно. Он уселся ужинать. Да, Оливия, конечно, не ангел. Обычная потаскушка. Надо же – в Лас-Вегас ей надо! Вдруг он пожалел, что не смог посмотреть на себя со стороны опытным глазом Мальоре. Эта мысль доставила ему наибольшее отвращение.

Уже позже он все-таки напился, а около десяти его обуяло уже привычное желание позвонить Мэри. Вместо этого он, сидя прямо перед телевизором, занялся онанизмом и испытал бурный оргазм в тот самый миг, когда голос за кадром рекламного ролика уверял, что анацин – лучшее болеутоляющее средство в мире.

В субботу он не стал гонять по автостраде. Бесцельно слоняясь по дому, он, как мог, откладывал то, что должен был сделать. Наконец все-таки позвонил Мэри. Лестер и Джин Каллоуэй, ее родители, уже приближались к семидесятилетнему порогу. Обычно, когда он звонил, Джин (Чарли всегда называл ее «мамочка Джин») снимала трубку сама, но, как только узнавала, кто звонит, голос ее превращался в ледяную глыбу. Для них с Лестером он, несомненно, был сродни бешеному зверю, который, вконец обезумев, покусал их дочь. И вот теперь зверь, наверняка пьяный в стельку, звонит и слезно молит их дочурку вернуться, чтобы искусать ее вновь.

Однако, к своему нескрываемому облегчению, он услышал голос Мэри:

– Алло?

– Мэри, это я.

– О, привет, Барт. Как твои дела? – Голос бесстрастный и ровный.

– Ничего.

– Как там запасы «Южного комфорта»? Не истощились?

– Мэри, я больше не пью.

– Ну надо же! – Тон ее показался ему язвительным, и он вдруг испугался: насколько плохо он все-таки знал Мэри. Как могла женщина, с которой он прожил столько лет (и которую, как ему казалось, знал словно свои пять пальцев), бросить его с такой легкостью?

– Да вот, представь себе, – пробормотал он.

– Насколько мне известно, прачечная уже закрылась, – сказала она.

– Возможно, временно. – Ему вдруг показалось, что он едет в лифте и беседует с каким-то незнакомцем, которому кажется страшной занудой.

– Жена Тома Грейнджера так не считает.

Ага, наконец нападки. Все-таки лучше, чем ничего.

– Тому ничто не грозит. Его ведь уже давно на куски разрывают. Руководство «Брайт-клин» его теперь наверняка переманит.

Ему показалось, что Мэри вздохнула.

– Зачем ты звонишь, Барт?

– Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой помирились, – осторожно ответил он. – Мы должны поговорить, Мэри.

– Ты имеешь в виду развод? – Вопрос прозвучал вполне спокойно, но ему вдруг показалось, что он уловил в ее голосе панические нотки.

– А ты хочешь, чтобы мы развелись?

– Я сама не знаю, чего хочу. – Голос ее дрогнул и казался теперь разгневанным и испуганным одновременно. – Я ведь почему-то, дурочка, всегда считала, что у нас с тобой все хорошо. Я была счастлива и думала, что ты тоже счастлив. И вдруг – как гром среди ясного неба…

– Ты считала, что у нас все хорошо, – эхом откликнулся он. Внезапно его захлестнула ярость. – Господи, ну как можно быть такой черствой! Неужели, по-твоему, я поставил крест на своей карьере просто так, шутки ради? Словно прыщавый старшеклассник, который бросает дымовую шашку в школьный туалет?

– Ну а тогда в чем дело, Барт? Что случилось?

Гнев его мигом растаял, словно прошлогодний сугроб. Под желтоватым снегом обнаружились слезы. Он угрюмо боролся с ними, преисполненный мрачной решимости и чувствуя себя преданным. И почему это происходит, когда он трезв как стеклышко? Ведь в трезвом виде легче держать себя в руках. Его же так и подмывало расплакаться у нее на плече и выболтать все как на духу; словно мальчишке с расквашенным носом у мамочки в объятиях. В любом случае он не сумел бы поведать ей, что случилось, поскольку в глубине души и сам этого не знал; а уж беспричинный плач и вовсе говорил о том, что дальше некуда. Только в психушку.