Стивен Кинг - Книги Бахмана

Агентство Ассошиэйтед Пресс передало фотографии с места взрыва по всем своим каналам, поэтому большинство американских газет на следующий день опубликовало их. В Лас-Вегасе одна молодая девушка, которая только что поступила в дорогую школу бизнеса, увидела их во время перерыва на ленч и упала в обморок.

Несмотря на все эти события, строительство магистрали продолжалось и было завершено через полтора года, с опережением графика. К тому времени большинство людей уже забыли про программу «Дорожные работы», а Дэвид Альберт и другие лауреаты Пулитцеровской премии уже давно занимались совсем другими делами. Но люди, которые в тот зябкий январский день следили за прямой трансляцией с Крестоллен-стрит, запомнили увиденное навсегда; оно не стерлось из их памяти даже после того, как забылись основные сопутствующие факты.

А на картинке телекамеры тогда можно было долго наблюдать за самым обычным двухэтажным домом. Скромным особнячком с заасфальтированной подъездной аллеей и гаражом на одну машину. Вполне милым, но совершенно ничем не примечательным домом. Совсем не таким, на который можно обратить внимание, проезжая мимо на машине. Единственное, что его отличало, – это разбитое окно гостиной. И вот на глазах у прильнувших к экранам телезрителей из окна вылетели ружье и пистолет. Упали в снег. На какую-то долю секунды удалось разглядеть руку человека, выбросившего оружие; это просто рука с растопыренными пальцами, напоминающая руку тонущего. Видно, что внутри дома клубился белый дым – слезоточивый газ или нечто в этом роде. В следующий миг полыхнуло чудовищное оранжевое пламя, а стены дома на мгновение гротескно выгнулись, раздувшись в огромный шар, и прогремел ужасающий взрыв; даже камера содрогнулась, словно от испуга. Гараж смело почти мгновенно, точно его и не было. В какой-то миг показалось (при замедленном повторе видно, что это мимолетное впечатление было правильным), что крыша дома взмыла вверх, словно космическая ракета. А в следующую секунду разлетелось на куски и все остальное – из гигантского облака на землю дождем посыпались щепки и осколки; лишь нечто, напоминающее клетчатый плед, лениво парило в воздухе, словно ковер-самолет, пока на землю с дробным стуком шлепались мириады обломков.

И – наступила тишина.

Затем экран заполнило искаженное гримасой ужаса, заплаканное лицо Мэри Доус; она невидящим взором смотрела на лес микрофонов, которые, отталкивая друг друга, подсовывали ей назойливые репортеры, а мы тем временем вновь возвращались к утраченной было обычной суетной реальности.

Я в долгу перед покойным Ричардом Бэчмэном за его помощь и вдохновение. Без него этот роман не мог быть написан.

Жизнь каждого человека — его настоящая жизнь, а не простое физическое существование — начинается в разное время. Настоящая жизнь Тэда Бюмонта, маленького мальчишки, родившегося и выросшего в Риджуэйской части Бергенфилда, штат Нью-Джерси, началась в 1960-м. Два события произошли с ним в этом году: первое определило всю его жизнь, второе едва не положило ей конец. Было тогда Тэду Бюмонту одиннадцать лет.

В январе он представил на письменный конкурс, проведенный при поддержке журнала «Американский тинэйджер», свой короткий рассказик. В июне получил письмо от редакторов журнала с сообщением, что он удостоился почетной грамоты в конкурсе по разделу художественной прозы. Далее в письме говорилось, что судьи присудили бы ему вторую премию, если бы в приложении к рассказу он не написал, что до статуса полноправного «американского тинэйджера» ему не хватает двух лет. Тем не менее, писали редакторы, его рассказ «Возле дома Марти» — работа совершенно профессиональная, с чем его, безусловно, следует поздравить.

По прошествии двух недель оплаченным и зарегистрированным почтовым отправлением пришел сертификат о грамоте из журнала. На сертификате его фамилия была напечатана столь вычурным старо-английским шрифтом, что он едва разобрал ее, а внизу стоял золотой штамп с эмблемой — силуэты коротко остриженного мальчишки и девчонки с развевающимся конским хвостом, застывшие в веселом танцевальном па.

Мать Тэда — этого тихого, серьезного мальчика, который, казалось, всегда будет неловок в быту, ибо путается в собственных ногах большого размера, — заключила его в объятия и осыпала поцелуями.

На отца это не произвело никакого впечатления.

— Если уж он так чертовски здорово написал, почему они не подкинули ему деньжонок, а? — буркнул он из глубины своего кресла-качалки.

— Но, Глен…

— Ладно-ладно. Может, наш Эрнст Хемингуэй сбегает мне за пивом, когда ты прекратишь его тискать?

Мать ничего не сказала, но… она заказала рамки для первого письма и сертификата, заплатив за них из своих денег «на булавки», и повесила их в его комнате над кроватью. Когда приезжали родственники или гости, она непременно водила их смотреть на семейные реликвии. Наступит день, поясняла она, и Тэд станет великим писателем. Она всегда знала и чувствовала, что он отмечен судьбой, и вот — первое тому доказательство. Тэда все это смущало, но он слишком любил свою мать, чтобы хоть раз сказать ей об этом.

Несмотря на смущение, Тэд решил для себя, что его мать права — по крайней мере отчасти. Он не знал, заложено ли в нем достаточно, чтобы стать великим писателем, но намеревался стать каким-то писателем, даже не важно каким. А почему бы и нет? У него это неплохо получалось, и, что еще важнее, получалось все лучше и лучше. Когда же находились нужные слова, то получалось просто здорово. И не всегда ведь они смогут лишать его денег, нужных для технической стороны дела. Не вечно же ему будет одиннадцать.

Второе важное событие, происшедшее с ним в 1960-м, началось в августе. Именно тогда он стал страдать головными болями. Поначалу они не были особенно сильными, но к сентябрю, когда пришла пора снова идти в школу, слабенькая, едва заметная боль в висках и в середине лба переросла в жуткий, чудовищный марафон агонии. Когда его охватывал очередной приступ, он мог лишь лежать в своей затемненной комнате и ждать смерти. К концу сентября он уже ожидал смерть с надеждой. К середине октября боль дошла до того предела, что он всерьез стал бояться, что не умрет.

Приступы головной боли обычно сопровождались фантомным звуком, который мог слышать лишь он один, — звуком, похожим на отдаленное чириканье тысячи маленьких птичек. Порой ему чудилось, что он почти видит этих птичек — он представлял их как воробушков, — дюжинами облепивших телефонные провода и коньки крыш, как они обычно делают весной.