Грэм Джойс - Как бы волшебная сказка

– Ты готова сейчас вернуться?

Я прищурилась. Человек сидел в тени, и солнце вставало у него за спиной.

– Йероу! Ты!

Я вскочила и обняла его.

– Конечно я! А ты думала кто?

– Но ты умер!

– Умер? Нет-нет, чтобы убить одного из нас, нужно что-то более серьезное. Но у меня остался чудесный сувенир на память. – Он поднял полу рубашки и показал отвратительный шрам на животе; рана зажила. – Скажу тебе, это первый раз, когда я позволил молодому Силки взять верх. Должно быть, старею.

– Но я видела, как твое тело сжигали на погребальном костре! – сказала я, вновь обняв его.

– Нет, слава богу! Это был не я, то была форма. Ты знаешь, что от тебя несет, как от той старой кобылы?

Я не поняла, но мне было все равно. Йероу был жив. Я была так рада видеть его, что заплакала.

– Так, значит, я тебе был небезразличен?

– Ну конечно!

– Тогда почему ты сбежала?

– Я думала, ты умер! Просто я хочу домой.

Он грустно посмотрел на меня:

– Знаю. Мне понадобилось много времени, чтобы найти тебя, Тара.

– Но я ушла лишь три дня назад!

Он покачал головой:

– Нет-нет. Ты сбежала несколько месяцев назад. Уже близко то время, когда ты вернешься к своему народу.

Он рассказал, что осталось всего семь дней до того момента, как переход откроется и я смогу вернуться домой. Я пришла в восторг – и его грусть уже было не назвать легкой. Он предупредил, что мне будет непросто, когда вернусь домой, и жизнь уже не будет прежней. Конечно, я не обратила внимания на его предупреждения; я не могла понять, что он имеет в виду. Да и как я могла? А потом он сказал мне прямо, что любит меня и хочет знать, есть ли у него надежда на ответное чувство. Пришлось мягко разочаровать его, и он спросил, будет ли хоть какая надежда, если он пойдет со мной в мой мир. Я ответила, что не могу представить себе этого. Он отвернулся и, прищурясь, посмотрел на солнце, вид у него был смирившийся.

Я позволила ему отвезти меня обратно на озеро, в его дом, где и провела следующие семь дней, предвкушая возвращение. Чтобы время шло быстрей, я училась всему, чему только могла. Странно, что между Йероу и Силки как будто больше не было вражды и Силки оставил меня в покое, краснел и уходил, когда я появлялась рядом.

Накануне моего возвращения домой Йероу встал на колени и умолял меня остаться с ним. Плакал и обнимал мои ноги. Затем, поняв, что я не собираюсь менять своего решения, он рассердился. Потребовал сказать, чтó у меня осталось такое важное, ради чего стремлюсь вернуться. Я призналась, что важное – это ты, Ричи.

– Уничтожу, – сказал он. – Я его уничтожу.

Ричи, думаю, теперь ты знаешь, кто напал на тебя тогда ночью.

Но ничто не могло остановить меня. Все держались холодно со мной из-за того, что я их покидала. Экко и еще двое или трое, с которыми я как-то сблизилась, – даже они не пытались меня отговорить. Наконец, когда день настал, Йероу исполнил обещание, доставил меня к переходу и честно вернул всем вам.

Сейчас я еще более убежден, что Т. М. сочиняет, так сказать, по ходу рассказа, а не вспоминает то, что насочиняла в прошлый раз. Вот подтверждение тому. Сегодня у меня в кабинете она выглянула в окно и увидела человека на автобусной остановке. И умело вплела эту случайную фигуру в свою историю.

Т. М., безусловно, предрасположена к нервному возбуждению. Ее повествование о картах и глобусах было безудержно спекулятивным, и она преднамеренно разыгрывает комплекс Кассандры, желая, чтобы ей не поверили. Я вернул ее – со всей мягкостью – к действительности, спросив, нет ли у нее какого-нибудь сувенира или физического объекта, вынесенного из альтернативного мира. В первый раз с нашей вступительной беседы она включила в свою конфабуляцию материальный объект из непосредственной ситуации, выглянув в окно и предложив мне допросить того беднягу на автобусной остановке. Эта тягостная эволюция изменила мой взгляд на то, что я первоначально рассматривал как случай ограниченной конфабуляции. Похоже, это переходит в типичный случай паранойи.

Я сказал «тягостная», потому что паранойя обесценит любую мою попытку интерпретировать рассказ пациентки, который, как я надеялся, изложен полностью. Моя работа заключается в том, чтобы попытаться объяснить проблемную историю, изложенную пациентом, и найти предпочтительную альтернативную версию событий, которая его удовлетворит. Если это действительно паранойя, то история будет каждый раз оборачиваться для меня новой проблемой, разрушающей любую позитивную версию событий. Тогда истории не будет «конца».

Кроме того, могу с уверенностью сказать, что рассказ Т. М. пронизан мощным отрицанием сексуальности в целом. Распущенная красотка, вызывавшая отвращение у Т. М., теперь получила имя: Экко (как произнесла его мне по буквам Т. М.), то есть, конечно, Эхо, причем эхо самой Т. М. Иначе говоря, женщина, совокупляющаяся между делом, беспорядочно и без гендерного различия, хоть на кухонном столе, хоть на берегу озера, – это явно сама Т. М.

Экко безудержна в своем вожделении, явно наслаждаясь сексуальным вниманием со стороны других членов общины. Объективизируя таким образом собственную чувственность, Т. М. может «включить» моральное осуждение того самого поведения, что заставило ее покинуть дом, и тем самым избегнуть ответственности. Подобным же образом Экко возбуждает идея схватки: возбуждает до похоти. Поиск Т. М. мужчины, который пошел бы за нее в бой и защитил ее, получает в Экко логическое выражение, но вновь Т. М., осуждая поведение Экко, успешно уклоняется от моральной вины.

Все внешние признаки подтверждают эту ее моральную установку. Отчаянно цепляясь за образ вечной юности, фактически она может скрыто или безотчетно (но опять же чрезмерно) волноваться тем, как выглядит. Это форма пассивного эксгибиционизма, провоцирующего внимание к себе. Брат Т. М. сообщил, что ее видели «в городе» и что вела там она себя «неподобающе». И в то же время, говорит он, она чересчур болезненно воспринимает критику или неодобрение. Все это, конечно, может указывать на выраженное гистрионное расстройство личности, но осложненное необходимостью сублимировать сексуальность, дабы снискать одобрение общества, которое придерживается нравственных норм.

Важно: эта история со стоматологической картой требует прояснения. В настоящий момент все, что у нас имеется, – это неподтвержденные и субъективные наблюдения дантиста.

Джек открыл почту на своем компьютере и обнаружил письмо от миссис Ларвуд. Оно было написано как школьное сочинение.