Грэм Джойс - Как бы волшебная сказка

Тара покачала головой:

– Тот, к которому хожу я, мне кажется, сам совсем спятил. Дымит как паровоз.

– Дымит как паровоз? А зовут его, случаем, не Андервуд?

– Вивиан Андервуд. Неужели вы его знаете?

– Знаю ли я его? О да. Когда-то он был ярым сторонником электрошоковой терапии. Еще как знаю Вивиана Андервуда!

Клиент поручил мне подготовить не более чем предварительный отчет о том, нуждается ли Т. М. в медикаментозном лечении или психотерапии или в том и другом и представляет ли она действительную опасность для себя или других. В моем отчете будет предложено не делать ничего, по крайней мере пока. Хотя Т. М. упорствует в своем заблуждении, я не вижу признаков того, что она может нанести вред себе или окружающим. У нее хороший круг поддержки; она не употребляет наркотиков, насколько я могу определить; пьет очень умеренно; и ее речь, когда она не касается этого дикого эпизода, разумна и связна.

Она утратила огромную долю памяти. Но компьютерная томография, на которую я ее отправил, не выявила ни признаков мозговой травмы, ни какого-либо отклонения от нормы. Подозреваю, что она вообще не теряла память. Скорее, она еще не желает ее обрести. Но многое в истории Т. М. убеждает меня, что она занята поиском – по крайней мере на подсознательном уровне – решения своей проблемы.

Подозреваю, что-то неприятное, возможно, произошло двадцать лет назад в Аутвудсе или примерно в то время, когда она была похищена или заблудилась. Какое-то глубокое чувство стыда сделало для нее невозможным возвращение к домашнему очагу, к любящей, надежной семье, которую она, как ей казалось, опозорила. Безусловно, ее выздоровление будет долгим. Но оно целиком зависит от нее, не от меня или другого психотерапевта и не от медикаментозных средств.

Это займет какое-то время, но конфабуляция уже начала отслаиваться пластами. Один пласт – когда мы оказываемся во вневременном мире Тир-на-Ног, в стране вечной юности. Важно отметить, что в рассказе Т. М. нет упоминаний о детях. Ни одного ребенка. Будь это реальное географическое место, естественно предположить, что все эти повседневные соития привели бы к рождению детей. Причина умолчания одна: Т. М. – единственный ребенок в том мире. Отсюда и ее отвращение к проявлениям сексуальности, возможно вызвавшим ее похищение или насилие над ней много лет назад. Ее конфабуляция – это своевольный поступок человека, решившего оставаться ребенком, досексуальным и безгреховным.

Фейри традиционно воплощают подрыв сексуальных устоев общества. Они – необузданная сила, которая подзуживает нас. Не только похищенная личность поддается на это; так, всего сто лет назад в ирландском суде рассматривалось дело об убийстве жены мужем, уверенным, что ее похитили фейри. Она вернулась – естественно, с позором. Ни ей самой, ни ее супругу не хватало мужества признать случившееся. Семье и, возможно, общине легче было возложить вину на невидимый народец, чем пережить стыд и бесчестье за то, что было слишком человеческим. В данном случае не было нужды в сверхъестественном объяснении, но муж и семья предпочли вымысел или, по меньшей мере, попытались укрыться за вымыслом.

В другом пласте мы, похоже, имеем дело с настоящей общиной, в которой Т. М. пробыла некоторое время, но подозреваю, мы не услышим об этом, пока она сама не захочет нам рассказать. Может быть, это даже была религиозная или духовная община. Свидетельством тому – их строгая фруктовая диета и экстравагантные взгляды. Все эти разговоры о левитации и силе мысли свойственны восточным культам. Когда мы говорим о «промывании мозгов» молодежи, имеются в виду лишь методы убеждения; молодежь всегда сама жаждет этого «промывания» и с энтузиазмом ему поддается. Наверное, наша вина в том, что мы не озаботились приучить их к здоровому скептицизму.

Мой оптимизм основывается на деталях, которые обнаруживаются в ее рассказе. Метод повествовательного изложения, распространенный в психологии, ущербен и ненадежен до тех пор, пока пациент не подойдет к достоверным подробностям сам, без понукания терапевта. Да, иногда она вводит что-то новое в свою историю – мужчину на автобусной остановке, – но у нее было двадцать лет на то, чтобы эту историю мысленно отточить, пусть и неосознанно. Каждая деталь в ее истории имеет значение и может быть пересмотрена и представлена в новом и позитивном свете. Каждая деталь – это камешек в мозаичном узоре того, что в глубине души она рвется сообщить.

Деталь, которая радует меня больше всего, – это, на первый взгляд малосущественный, образ жучка, вернее, жучков, усаживающихся в лесу вместе, имитируя цветок. Лес с его извилистыми тропами – это подсознание, пытающееся стать сознанием. Образ живого цветка-облачка – это то, что Юнг называл мандалой: круговой лейтмотив полного единения. Разлетевшиеся жучки – это символ ее растревоженной души; жучки, вновь объединяющиеся в безупречный цветок, или мандалу, есть галлюцинаторное исполнение желания Т. М., проекция ее глубинной тяги полностью восстановить единство ее смятенной души. Ее семья и возвращение в семью – это выражение того же неодолимого желания воссоединиться, только на физическом уровне. Облако-цветок – это образ ее души.

По Фрейду, люди, страдающие амнезией, полной или частичной, всегда подсознательно стремятся воссоздать ситуацию, послужившую причиной выпадения памяти. Вполне возможно, что ей это удалось. С того самого момента должен был начаться процесс восстановления памяти. Первым и наиболее важным действием для нее стало возвращение домой. Она сообщила мне: первое, что ей хотелось сделать, когда она воссоединилась с семьей, – это отправиться в Аутвудс вместе с братом. Она была готова вернуться, так сказать, на «место преступления». Это был громадный шаг на пути к выздоровлению.

Т. М. считает, что я не воспринимаю ее рассказа всерьез. Напротив, я отношусь к ее рассказу очень даже серьезно. Я рассматриваю его скорее как сон, который мог ей присниться; только это выстроенный сон, созданный из дыма и зеркал, за которыми она прячется от своей личной истории. В ее сказочной стране она прячется от самой себя. Думаю, когда будет готова сама, она вспомнит, где была все эти двадцать лет. Можно стимулировать процесс вспоминания психиатрическими методами, но это все равно что теребить засохший бутон, дабы он распустился в живую розу. Я предпочитаю интерпретировать ее грезу таким образом, чтобы она могла, опираясь на мое толкование, по-новому рассказать о случившемся с ней. Рассказать все ту же свою историю, но с моим концом.