Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

— Я не знаю… — посетовала Лена, которой в глубине души и было жалко Загрея, и хотелось его отблагодарить за все то, что он ей подарил и, возможно, еще подарит, пусть и не просто так.

— Я знаю, что ты не знаешь… Но тебе уже пора домой. А мы забыли про самое главное. Ведь ты просила меня о чем-то, еще там, на острове. Напомни, о чем…

— Разве? Ах, да… После пережитого не просто вспомнить, с чего все началось… — стала несколько жеманно оправдываться Елена, делая вид, что что-то усиленно вспоминает. — Ах… Ну, конечно… Я просила о справедливости… о наследстве дяди… о том, что моему брату достается всё, а мне — ничего… Мне кажется так нечестно… Но как уж ты сам рассудишь, ведь мое представление о справедливости, наверное, не безупречно…

— Хорошо! — громко, уверенно произнес Загрей, произнес как власть имеющий, что бывало с ним сегодня нечасто. — Ты получишь все, что просила, и даже больше! Но при одном условии: ровно три недели, начиная с сегодняшней полночи, ты должна быть верной мне, должна хранить целомудрие, беречь невинность и блюсти чистоту. Если же нарушишь это условие, то не получишь ничего! И это — последнее твое испытание!

— Но, позволь спросить, а что… — попыталась уточнить Лена, но спрашивать было уже не у кого…

Загрей исчез так же внезапно, как и появился, растаял как зыбкий утренний туман под лучами солнца, растворился как призрачный мираж. А вместе с ним исчез и поднос с недоеденными фруктами, и недопитое вино… Осталось только черное небо, раскрашенное разноцветными светильниками звезд, и пурпурное ложе, покрытое ярким пестрым ковром из живых фиалок, гиацинтов, подснежников, незабудок, ромашек, нарциссов и десятков других благоухающих цветов… Вдруг небо стремительно полетело вниз, а кровать и вместе с ней Лена — вверх… Секунду-другую девушка еще чувствовала под спиной мягкий шелк ткани — будто неведомый магнит удерживал её над бездной, — но лишь секунду… Встречный поток воздуха мгновенно надул её легкие, ударил по лицу, заскользил вдоль тела… Её бросило вниз, навстречу звездам, понесло словно песчинку, закрутило вихрем как осенний лист… Через минуту Лена поняла, что её засосало в какой-то прозрачный, бесплотный, но узкий тоннель, по которому она несется словно курьерский поезд, а на выходе блещет яркий голубой свет неведомой слепой звезды… «Раз-два-три… — сама не зная зачем, начала считать Кострова, — пять, шесть, семь… восемь… девять… дес…» На границе между звуками, перед самым «-я», которое она уже начала было вдыхать, невидимая темная труба оборвалась, и Лена упала в прозрачную лазурь теплого света, однако полумгновением раньше все же успела инстинктивно зажмурить глаза…

Её стройное, упругое, но легкое тело стрелой вонзилось в воду, подняв чуть ли не к самым звездам сотни тончайших струй-щупалец. Но вонзившись, тут же стало быстро терять скорость, и так же быстро Лена стала успокаиваться, почувствовав себя в родной стихии воды. Однако глаза открывать не спешила: что-то её не пускало, не позволяло совершить это простое действие. Тогда она решила сориентироваться в пространстве водоема вслепую: опираясь только на ощущения своего тела, понять, где верх, а где низ, куда плыть, где искать выход. Спустя пол-минуты после вхождения в воду, уже окончательно прийдя в себя и расслабившись, Лена, наконец, распознала легкое дуновение подъемной силы, определила её направление и, без особых усилий поменяв геометрию тела и траекторию движения, с этой силой слилась, вытянулась в струнку, заработала кончиками ног и понеслась вверх…

К своему удивлению уже через несколько секунд девушка оказалась на поверхности, смогла совершить несколько полновесных вдохов и оглядеться… Загрей не обманул. Без всякого сомнения, это было родное водохранилище, окутанное сиянием тишины звездной безлунной ночи, обрамленное знакомыми темными силуэтами берегов, пахнущее сырой свежестью юного лета. Северо-восток уже окрасился в багрово-розовые, предрассветные тона — в той стороне был город, там её ждал дом, уютная комнатка и теплая кроватка. Запад же был черён, а потому казался зловещим, но именно оттуда она прилетела, и именно там был странный остров, который она уже начинала тихо ненавидеть.

Сердце её мечтало о доме, но до восточного побережья было далеко, тогда как на западе, буквально в полусотне метров, сквозь легкую дымку явственно читались контуры Нового Аваллона. Лена ясно слышала и плеск волн, шуршащих по прибрежным камешкам, и шелест листвы, струящейся на ветру, и собственное желание посидеть на берегу, на черной прочной земле, чтобы сделать хотя бы поверхностный, косметический ремонт в своей голове — разбросать по полкам памяти ещё живые впечатления, подвергнуть анализу, понять и осмыслить волшебные события, которые с ней приключились и — чем дальше — тем больше, — начинавшие казаться сном.

Но только она начала обдумывать произошедшее, как вдруг её глаза, ставшие после этой ночи необыкновенно цепкими, наткнулись на белое пятно, манившее с побережья острова сквозь предрассветный туман легчайшим серебристым сиянием. Лена заработала руками, ногами, всем телом… Чем ближе была заветная кромка земли, тем яснее она видела белеющий прямоугольник, тем сильнее мучило её нетерпеливое вожделение прикоснуться, пощупать, завладеть неизвестным предметом… Наконец, её руки коснулись дна, ноги подогнулись в коленях… Стремительной пружиной вылетела она из воды… Нет, происшедшее не было сном! Несомненно, в её руках был подарок Загрея, оказавшийся здесь таким же фантастически быстрым способом, как и она сама.

Благодарными руками скользила она по белым, блестящим, с перламутрово-розовым отливом, волокнам ткани, от которой исходил благоуханный аромат тех же цветов, что еще пять минут назад ласкали своими бархатными лепестками её разогретую наслаждением плоть, распластанную на на пурпурном ложе. Развернув аккуратно сложенный конвертиком подарок, Лена поняла, что ей презентовано почти точно такое же платье, в котором впервые явилась Эли на урок анатомии. Почему почти? Наверное, потому, что оно было необычным: ткань казалась и новой, будто только что вышедшей из лона ткацкого станка, и в то же время древней, настолько мягкой, словно её долго-долго носили, пусть и аккуратно, но много-много лет назад, а потом заботливо привели в порядок и положили на хранение. Еще больше удивило девушку серебристо-голубовато-розовое сияние, волшебный легчайший свет, видимый, конечно, только в темноте, исходивший от платья, а также ярко-красная, цвета кораллов, светящаяся узорчатая широкая тесьма, украшавшая обшлаги рукавов, подол, вырез вокруг шеи и остроугольный разрез на груди. В остальном же это было обычное, почти повседневное платье без всяких излишеств — без кружев, без вышивки, без единой пуговицы…