Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини

Сима каждый день ходила в парк недалеко от дома, минутах в двадцати обычным шагом. Весной там было особенно хорошо! Молодая зелень радовала глаз: трава, листики на старых вековых дубах, недавно высаженные анютины глазки и маргаритки с разноцветными яркими головками — все это говорило о начале нового цикла жизни.

«И мой малыш родится весной, как этот цветок», — Сима сорвала розовую маргаритку, понюхала. Ничего особенного, просто свежесть, но такая трогательность в этом весеннем цветке!

Сима присела на скамейку. Малыш толкнул ее в бок. «Хочешь гулять?» — Сима положила руку на живот: пяточка ребенка выпирала бугорком под шерстяной кофтой. Сима погладила живот, сказала вслух:

— Подожди, отдохну чуть и пойдем.

— Привет!

Сашка плюхнулся рядом. От неожиданности Сима вздрогнула.

— С ума сошел? Чего пугаешь? Вот рожу здесь, что делать будешь?

Сашка скорчил удивительно-извиняющуюся гримасу. Сима покатилась со смеху.

— С тобой не соскучишься!

— Хочешь, каждый день буду плюхаться рядом, чтобы тебе не было скучно? — Сашка говорил серьезно, а в глазах корячились чертики.

— Нет уж, не надо! И вообще, я так далеко больше гулять не пойду. Тяжело стало как-то.

— Еще бы! Такой чемодан с собой таскать!

Сима уставилась на Сашку: вроде смешно, но и обидно как-то…

— Ну, тебя, надоел! — она встала и пошла по дорожке.

— Сим, прости, я что-то не то сморозил, Сим, я больше не буду, Сима давай дружить, а?

Симе пришлось подхватить свой живот, чтобы ненароком не растрясти. Она смеялась, переводя дух, и еле дошла до следующей скамейки, причем Сашка бегал вокруг нее, боясь прикоснуться, чтобы помочь и в то же время бормоча какую-то околесицу о дружбе между женщиной и мужчиной, об общих интересах и детях — сынах полка.

— Все, замолчи, полководец, все, а то, правда, рожу…

Сима отдышалась, ребенок вроде молчал. Посидев немного для надежности, Сима поднялась.

— Дай, под руку возьму, проводишь до дома, — она оперлась о галантно поданную руку Сашки и они не спеша пошли по аллее парка, расцвеченной веселыми клумбами, солнечными бликами, мокрыми пятнами карминного цвета песка.

Вскоре, в один из последних вечеров апреля, боль, — еще осторожная, легко скользнула по пояснице, и Сима испугалась.

— Что? — мать уставилась в ее расширившиеся глаза.

— Кажется, началось…

Сима родила утром. Ранним утром, когда птицы, проснувшись, приветствовали солнце, и малыш — крепкий, черноволосый мальчик, впервые глотнул сладкий воздух земли, и звонкий детский голос влился в птичий хор, прославляющий начало дня и новой жизни.

Родители Симы всю ночь прождали в роддоме, боясь оставить дочь одну. Медсестры пытались отправить их домой, но безуспешно.

— Как уйти? А если она родит без нас?

— А она и так родит без вас, у нас врачи есть, акушерки, что толку от того, что вы здесь сидите? — увещевала медсестра, дежурившая в приемном отделении.

— Как это, что толку? — возражал Петр, отец Симы. — Мы группа поддержки, слыхала про такую?

— А! Ну, ну, поддерживайте, — отмахнулась дежурная, пробурчав себе под нос: — Не спится людям…

Когда из родзала пришло сообщение о рождении ребенка, женщина позвала:

— Эй, там, группа поддержки, все, родила ваша дочь, внук у вас!

— Внук?! Валька, слышишь, у нас внук! — Петр прослезился.

Валя почувствовала усталость. Напряжение спало, и от слабости подкосились ноги.

— Ты чего, Валь? — муж обнял ее. — Нашла когда слезы лить! Все хорошо, все позади. Будем теперь пацана растить, а?

— Будем, — Валя утерла нос платком, спохватилась, — надо им что-то поесть приготовить, после родов, знаешь как есть охота, ой, я побегу.

Медсестра вышла к ним.

— Все хорошо у вашей Симоны, ишь, имечко какое вы ей дали! Мальчик большой, крепкий, голосистый. Они еще пару часиков там полежат, потом в палату отправят, успеете все приготовить. Хотите, записочку передам?

— А? Написать что ли можно? — Петр похлопал себя по карманам.

— Иди сюда, — позвала дежурная, — на тебе листок, ручку, пиши.

Он взял ручку, повертел, оглянулся на жену.

— Валь, что писать-то?

Она пожала плечами.

— Спроси, что ей принести.

Муж понимающе кивнул и, чуть помедлив, написал: «Как дела?», потом с новой строчки: «Спасибо за внука», и в конце: «Что тебе принести? Напиши, мы подождем».

Сима, развернув записку, прочитала в ней намного больше написанного. За скупыми словами, выведенными неровными буквами, она ощутила волнение отца, сердцем почувствовала его любовь. И от этого стало как-то особенно радостно. А еще рядом лежал ее сынишка — Алешка, спеленатый заботливыми руками улыбчивой сестрички, то и дело подходившей к малышу и повторяющей: «Надо же, какой красивый мальчик!»

Новорожденный шевелил губками, причмокивал, будто проверял воздух на вкус. Открытые глазки не выражали никакого интереса к внешнему миру. Малыш был погружен в себя. Душа, вновь обретя тело, снова привыкала к нему.

Сима разглядывала своего мальчика, изучая каждою черточку, умиляясь каждому движению губ, бровей. Она сразу увидела в сыне Армана: черноголовый, чернобровый, хоть и пухленький, но скуластый. «Что ж, это мне подарок от степи, — подумалось как-то некстати. Вспомнился последний вечер в экспедиции, шаманы. Сима отогнала от себя навязчивую картинку. — Сплошные загадки… и ты — главная из них!» Она осторожно, пальчиком, прикоснулась к маленькому носику.

— И разгадаем! Да? Красота моя ненаглядная!

— Любуешься? — сестричка из детского отделения ловко взяла малыша на руки. — Пора вам по палатам.

— А кормить? Разве его еще не надо кормить? — Сима встревожилась.

— Сами покормим, тебе отдыхать положено. Завтра принесем, не волнуйся.

— Папаша, что стоишь, как столб, бери сына! — пока Валя благодарила работников роддома, а ее муж забирал вещи дочери, медсестра без церемоний вручила ребенка Сашке.

Он так и застыл с зажатым в кулаке букетом тюльпанов и вытянутыми руками, боясь пошевелиться. Сима кошкой скользнула к нему, осторожно забрала ребенка.

— Лицо попроще сделай, папаша.

Сашка изобразил серьезность. Протянул букет.

— Это тебе!

— Спасибо, да опусти ты их, у меня же ребенок на руках. Дома заберу.

Сашка ойкнул и отступил к Маринке, которая, не спрашивая разрешения, приподняла уголок голубого детского конверта и заглянула в личико Симиного сына.

— Ути-пути, какие мы пухленькие… на кого похож? М-м-м… потом разберемся.

— Отстань, любопытная Варвара! — Сима прижала ребенка. — Разберется она… на меня похож, ясно?

— Ясно! А я думаю, что это личико такое знакомое…

Друзья проводили Симу до дома и ушли. Теперь ее жизнь изменилась еще больше, просто так в гостях не посидишь. Сама Сима хоть и отвечала на шутки, а все ее внимание сосредоточилось только на ребенке. Да и выглядела она очень уставшей: бледная, осунувшаяся, а глаза — такие глубокие и словно подведенные широким слоем темно-синей краски.