Галина Долгая - Бирюзовые серьги богини

— Сказала же, не выходи! И куда тебя понесло?! — ругалась Амина, растирая холодные ноги дочери.

— М-м-м, — оправдывалась Бахтигуль, дрожа от холода.

— Эх, — старуха махнула рукой, укутала девочку, как кулему, и накинулась на старика: — Разжигай уже быстрее, озябла она совсем, заболеет еще!

Пещера наполнилась дымом. Дрова, оттаяв, никак не хотели разгораться. Но вскоре просохли и затрещали, радуя сердца людей.

У входа послышалась возня. Старуха, прихватив горящую палку, подошла ближе и замахала, отгоняя невидимого зверя:

— Кыш отсюда, уходи!

Бахтигуль выбралась из-под одеяла и подбежала к пологу. Амина даже не успела ничего сказать, как девочка распахнула его и, наклонившись, с радостным воплем подняла над головой тушку зайца.

Старик со старухой переглянулись.

— Чувствуют они друг друга.

— Молоком волчицы пропиталась наша девочка, вот она ее и чует, как своих волчат.

— Так, сколько лет прошло… Те волчата уже волки матерые, а она все Бахтигуль кормит. Нет, здесь что-то другое! — Ирек многозначительно поднял палец. — Непростая у нас девочка, непростая, это я тебе говорю!

— Тю, — огрызнулась Амина, — он мне говорит! Я и сама знаю!

Бахтигуль слушала своих стариков и улыбалась. Потом подняла небольшой камень, отошла к дальней стене пещеры, по которой в бешеном танце скакали тени, подгоняемые пламенем костра, и чиркнула по гладкой поверхности. Остался неглубокий, но видимый след. Тогда девочка влезла на приступок и принялась рисовать. Старики затихли, наблюдая за ней. Дочка, закончив работу, засунула камень за торчащий у стены зуб и позвала родителей. Они, осветив пещеру факелом, увидели три фигуры людей: две большие и одну маленькую между ними, а ниже — на четырех лапах, с большими треугольными ушами и длинным носом — стояла волчица.

Когда снега сошли с земли, и она изошла паром под горячими лучами солнца, старик умер. Он умер во сне, на лежанке, ничуть не побеспокоив сон своей старухи и дочери.

Амина тихонько причитала, сидя рядом с ним в последний раз. Бахтигуль стояла в сторонке, впервые глядя на смерть, представшую перед ней в образе сухонького старика, сердце которого так устало в борьбе за жизнь, что смерть показалась желаннее.

— Что ж нам теперь делать, дочка? Как мы без него, а? Такую зиму пережили… ушел мой Ирек, ушел, без меня…

Бахтигуль присела рядом с матерью, положила голову на ее колени. Запела тихонько, завыла по-своему.

— Жалеешь… а как же, он любил тебя…

Погоревав, Амина собрала пожитки и, оставив старика в его последнем прибежище, ушла вместе с дочерью, заложив вход в пещеру камнями, чтобы зверье не растащило останки мужа по косточкам.

— К людям нам надо, дочка, к людям пойдем, одним не выжить, — решила Амина и повела дочь туда, где летом проходил караван — за перевал, к которому вела тропа, не раз хоженая ими со стариком.

Земля просыпалась на глазах. То тут, то там белели первые цветы, молодые травы украшали почву, насыщенную влагой.

Амина и Бахтигуль шли тяжело. Старухе было нелегко перебираться по камням, с трудом она взбиралась на холмы, скользя по крутым глинистым тропам. Бахтигуль помогала, как могла: и за руку тянула, и сзади под ноги ставила камешки, чтобы мать не падала. Ночевали они, где придется. Найдут ложбинку посуше, завернутся в кошму и уснут, прижавшись друг к другу. Утром, озябшие и голодные, разведут костер, сварят суп из остатков сушеного мяса, добром вспоминая волчицу-кормилицу, поедят горячего вара и снова в путь.

А весна тем временем поднималась все выше. Добралась усердная и до высокогорных снежников, растопила льды и понеслась вода вниз, наполняя притихшие зимой реки. Встала такая река на пути у странниц: кипит вода в ней, грохочут камни по дну. Где сузится русло, там река сильным течением пробивает себе путь среди скал и крутых берегов. Где растечется она на несколько рукавов, там, хоть и послабее сила воды, а холодна она и руки не удержать, не то, чтобы вброд идти.

— Как же нам перебраться на ту сторону? — размышляла Амина, поглядывая из-под ладони на дальний хребет за рекой, за которым уже и караванная тропа.

Бахтигуль смотрит вдаль, как мать, ищет путь, но нет нигде ни переправы, ни такого места, где бы они могли вброд пройти. Разве что у тех скал… Бахтигуль запрыгала, показывая матери на две скалы, между которыми река неслась юркой змеей и дальше падала с высоты, разбиваясь на мириады брызг. Водяной туман и с долины видно: висит он над скалами, играют в его жемчужных каплях радужные блики.

— Что ты, дочка?! Мы не козы с тобой, чтобы по скалам скакать, — возразила Амина, а Бахтигуль тянет ее за собой, показывает на что-то.

Амина прикинула расстояние до водопада, вздохнула тяжело, поправила куль за спиной и уступила напору дочери.

— Идем, посмотрим, что ты там увидела.

Забравшись на скалу, старуха еле отдышалась. А Бахтигуль тянет ее дальше.

— Подожди, коза, дай воздуха глотнуть, — еле промолвила старуха, держась за грудь, из которой вот-вот, кажется, и сердце выпрыгнет.

Бахтигуль присела рядом, погладила мать по руке, заглядывая в глаза. Амина не выдержала, всплакнула. Дочка вытерла ее щеку, улыбнулась, покачала головой, не надо, мол, плакать.

— Не буду, ласковая ты моя… — вздохнула, глубоко, во всю силу легких, и встала, — ну, идем, показывай, что там.

Старая корявая арча, цепляющаяся узловатыми корнями за все расщелины в скале, скорее всего, не выдержав толстого снежного покрова, упала зимой на другой берег. Длинные ветви, опустившись до воды, подергивались под ее напором. Верхушка арчи, хоть и тонкая, но лежала далеко от края другого берега. Бахтигуль встала на ствол, попрыгала, показывая матери, что он крепкий.

— Осторожно, дочка! Подожди, давай я тебя обвяжу чем-нибудь, мало ли что, а так надежнее будет.

Амина достала халат мужа, сшитый ею из тонкой овечьей кожи. Она взяла его с собой, подумав, что пригодится. И пригодился! Связав рукава на груди дочери, она ухватилась за длинные полы, свернув их жгутом, примерилась к стволу, поняла — коротка веревка. И на треть перехода не хватит. Бахтигуль развязала рукава, сложила их вместе и, накрутив на руку, потянула мать за собой.

— Вместе идти? — испугалась Амина.

Бахтигуль кивнула и снова натянула «веревку». Старухе ничего не оставалось, как последовать за дочерью. Но, глядя на темную воду и на покрытый сучьями арчовый ствол, Амина испугалась. А Бахтигуль уже встала на ствол бочком, посмотрела на мать, показывая ей, как лучше идти, и пошла, приставляя одну ногу к другой, ловко переходя сучки и тонкие ветви, хватаясь свободной рукой за более крепкие. Амина сжала полы халата и тоже встала на бревно. Старуха была так худа, что весила не много больше своей дочери. Ствол даже не качнулся под ними. Бахтигуль уверенно двигалась по нему, тоже крепко сжимая маленькой ручонкой рукава халата. И не опора вроде, а все же связь с матерью и уверенности побольше.