Дэл Ховисон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III

Хармони рассмеялась. Флаконы у нее на шее зазвенели, и Санни этот звон почему-то показался криками.

— Мы с тобой не такие уж разные, — сказала она.

Санни помотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Номо обвис на переднем сиденье, как марионетка с перерезанными ниточками. Черные стены салона сжимались, сжимались, давили на Санни кожей и хромом.

— Ты ничего… обо мне не знаешь! — прошипел он.

— Я знаю, что ты пахнешь водочным заводом, а не мужчиной, — ответила Хармони. — Но только запах крови делает тебя тем, кто ты есть.

— Заткнись.

— Я знаю, что иногда ты жалеешь, что тот парень из Нью-Йорка не убил тебя вместо того, чтобы ты превращался в ту развалину, что я вижу перед собой.

Пальцы Хармони извлекали хрустальные ноты из флаконов, и каждый звук только добавлял боли в его желудке.

— Ты пьешь, чтобы убить отчаяние , но не выходит, — продолжала она. — Ты был когда-то выше других. В твоих руках были сила и власть, которые ставили тебя выше всех остальных. А потом мир перевернулся и ты остался на ринге истекать кровью. Полуслепой, слишком старый и слишком глупый, чтобы подняться.

— Прекрати.

Хармони наклонилась к нему и ткнула пальцем в его колено.

— Я могу все это изменить. Я могу забрать тебя в место, где мертвые танцуют на полях кровавых фиалок. Туда, где воздух черен от силы, а земля засеяна пеплом.

Санни покачал головой. Не помогло: он снова стоял на ринге и видел, как течет его кровь.

— Я… я не хочу видеть, — прошептал он.

— Но придется, — ответила Хармони. — Ты знаешь это не хуже меня.

В ее глазах Санни увидел свое отражение: крылатый призрак, темный Икар, парил над призраком мира. А затем его крылья вспыхнули, и он рухнул, сгорая в атмосфере, все ниже и ниже, поддаваясь притяжению… ее глаз.

— Пойдем.

Ему больше нечего было терять.

Не прикасайся ко мне.

Они лежали на диване в гостиной маленькой квартирки Санни. Стриптизерша перекинула ногу через его грудь и оседлала его.

Какой-то глубинный инстинкт в последний момент завопил, и Санни попытался сесть, но она положила ладонь ему на горло, и он понял, что эта женщина может запросто удушить его, просто сжав пальцы.

— Я знаю, чего ты хочешь, — сказала она. — От запаха твоих снов меня тянет блевать.

Хармони подалась назад и расстегнула его ремень, выдернула из петель. Санни задергался, пытаясь сбросить ее, но добился только того, что ее ногти проткнули кожу на шее.

— Мы правда похожи, — выдохнула она. — Я тоже всегда выживаю.

Зрачок ее правого глаза выгнулся наружу, затопив собой радужку и склеру. На месте глаза засиял влажный черный шар. Потом раздался звук рвущейся плоти, и с ее головы сорвался рыжий скальп.

Хармони запечатала ему рот ладонью, вгоняя ногти в кожу. Санни подавился криком.

— Не шевелись, — простонала она.

От вкуса крови Санни снесло крышу. Он вырвал из захвата одну руку и ударил Хармони в подбородок. Удар пришелся по касательной, Хармони перехватила его руку. Ее лицо оплывало, как расплавленный воск.

— Хочешь быть со мной, боец? — прошептало это существо. — Я та-а-а-ак давно одна.

Белый язык размером с руку взрослого мужчины выскользнул из ее рта и нырнул между губ. Санни, наполняя его рот вкусом пепла. Он подавился, а затем сжал зубы, пытаясь откусить чужеродный отросток.

И тут что-то взорвалось в коридоре.

Высокий, тонкий, булькающий крик развеял алую пелену в его сознании. Боль прочистила ему мозги. Хармони вытащила язык и развернулась на шум, с которым входную дверь сорвало с петель.

Номо, хватаясь за кровавую дыру в груди, зашатался в проходе и рухнул куда-то за диван, а в комнату вошел Скарп.

— Сучка! — зарычал Рифкин. — Я тебя урою.

В руках он сжимал дробовик — «Моллберг-Буллпап» на двенадцать зарядов, с двадцатидюймовым дулом и пистолетной рукоятью, — и было совершенно ясно, что сынок Мамы Рифкин серьезно подошел к делу.

Вот только игры с бронебойными мини-ракетами не числились в планах Хармони на этот вечер. Она уставилась на Рифкина взглядом, способным растопить вечную мерзлоту по всей Сибири.

— Опусти пушку, Томас, — сказала она.

Рифкин моргнул и попятился, издав что-то вроде:

— Не-е-е.

Санни заметил остатки белого порошка, перхотью налипшие на грустные усики Рифкина. Судя по глазам, Скарп вынюхал дозу, от которой Кондолиза Райс спела бы еврейскую песенку на всемирном собрании исламистов.

— Заткнись! — взвыл Рифкин и поднял ствол. — Мы с Коко Шанель сегодня устраиваем фейерверк, ясно?

Какой бы магией ни обладала Хармони, потустороннее влияние было беспомощно против крестьянской ярости и третьесортного перуанского порошка.

— Крошка, я убью тебя, потом его, а потом себя, если ты сейчас же с него не слезешь, — сказал Рифкин.

Хармони встала, отчего Санни почувствовал крайнее неудобство, потому что теперь немецкая пушка была направлена прямо ему в пах.

Он тоже поднялся.

— Не дергайся, урод, — каркнул Рифкин. — Все равно от этого нокаута не сбежишь. Усек?

Санни кивнул.

— Усек.

Рифкин ухмыльнулся.

— Вот и правильно, чертов ты…

Санни подобрался.

Но в тот же миг Хармони схватила дробовик за дуло. Коко Шанель рявкнула и выбила в потолке дыру размером с баскетбольный мяч, наверняка перепугав до чертиков миссис Гапта-Санг-Джефферсон, домовладелицу, которая жила как раз этажом выше.

А потом Хармони отрастила третью руку.

Санни чуть с ума не сошел, глядя, как стриптизерша правой рукой хватает дробовик, левой — горло бандита, а третьей рукой, выросшей едва ли не из задницы, сжимает яйца Рифкина.

Головная боль Санни двинулась вниз, шипами прошлась от затылка к шее: поврежденный глаз передавал ему зрелище, которое любого заставило бы завязать с выпивкой: нечто среднее между Бейонс и Кали, индийской богиней разрушения, устраивало Рифкину кошмар наяву.

А вот левый, здоровый глаз Санни до сих пор видел Хармони такой, какой она была в «Шейкдауне». И почему-то аппетитная красотка и языкастый ночной кошмар были едины и неразрывны.

— Пожалуйста… отдай, — прошептал Рифкин.

Хармони запустила ногти в его горло. Миг спустя они оба были покрыты брызнувшей кровью.

Ее язык выстрелил, как у жабы, и дважды обвил Рифкину шею. Тот побагровел, Коко Шанель со стуком упала. Хармони подняла его над головой и с размаху ударила об пол, с такой силой, что покрытие из фальшивого дерева, гордость Санни, треснуло и разлетелось. И продолжала трепать, да так, что перхоть с остатков его волос устроила в комнате снежный шторм над Миннеаполисом.

Позвоночник Рифкина издал жуткое хруп! — и забившиеся в агонии ноги пнули дробовик. Коко Шанель пролетела через всю комнату и застыла возле Санни.