Борис Сухачевский - Конец ордена

Далее предстояло главное – выстроить всю цепь для осуществления того, что он задумал. Пока было бессмысленно к этому приступать – требовалось прежде дождаться ответа магистра.

Через три часа – к этому времени телеграмма уже по всему должна была дойти до конечного адресата – Виктор Арнольдович, сославшись на неотложные дела в Минфине, отправился домой и там сразу же настроил приемник на требуемую волну. Эта волна предназначалась тоже для одного-единственного случая.

Обычно на ней круглые сутки транслировали классическую музыку, но тут не прошло и получаса, как музыка вдруг оборвалась и бесстрастный женский голос отчетливо зачитал длинный набор цифр.

Виктор Арнольдович не стал их даже записывать – старинный слоговой шифр, изобретенный еще Уриилом II, он знал наизусть.

Послание магистра гласило:

"Поздравляю, мой верный архангел Хризоил. Поздравляю и горжусь тобой!

Прибуду завтра в Москву с одной из иностранных делегаций. До моего появления в разговоры с "Ф" не вступай.

Способ встретиться с ним и с тобою изыщу сам.

Так Серебряков и полагал. Почему-то с некоторых пор магистр не слишком доверяет ему, оттого желает, вероятно, устроить встречу с ним так, чтобы он, Хризоил, не слишком был к ней готов. Для этого все было продумано. Внешности его Серебряков не знал. Если бы магистр прибыл одиночкой-интуристом, то вычислить его, в сущности, можно было бы, а в составе делегации, вдобавок прилетающей неведомо из какой страны (едва ли он прибудет прямиком из Испании), почти невозможное дело.

Что ж, готов посостязаться и с тобою в изобретательности "твой верный архангел Хризоил"!

Первым делом Виктор Арнольдович позвонил в управление московских гостиниц (хорошо быть ответственным работником – начальница управления узнала его по голосу) и справился, какие иностранные делегации прилетают завтра в Москву и где их собираются разместить.

Оказалось, что таких делегаций ожидается всего четыре – из Бельгии, Италии, Финляндии и Люксембурга, в каждой от десяти до двенадцати человек, и места для них забронированы в двух гостиницах. Пока все складывалось удачно – искать не более чем среди полусотни человек. В иные-то дни делегаций бывает и несколько дюжин.

Удачно и то, что гостиницы всего две, но Виктор Арнольдович захотел еще более упростить дело. Заверив ее, что за эту услугу с него причитается, он попросил поселить их всех в одну гостиницу – так, дескать, будет удобнее для его министерства. Какое такое удобство он имел в виду, привычная ко всему начальница (как и положено на этой должности, внештатная сотрудница МГБ) уточнять не стала – наверняка ее второе ведомство не раз обращалось к ней и с куда более причудливыми просьбами – и обещала пособить. Через несколько минут она перезвонила ему и сказала, что все четыре делегации будут размещены в гостинице "Украина".

Итак, несколько звеньев цепи уже были отлично пригнаны одно к одному, но требовалось еще немало сделать, чтобы довести дело до конца. Настала пора подключать свою небольшую армию.

Сначала Серебряков позвонил Вьюну, затем полковнику Головчухину.

Хотя задание было для вора исключительно простым, отнесся тот к нему без энтузиазма:

— На что ж подписываете, Виктор Арнольдович? Знаете же – у меня зарок: "мокряков" на душу не брать. А тут еще такое – цельную гостиницу перетравить!

Серебряков объяснил ему, что никаких "мокряков" не будет. При этих дозах разве что кого-нибудь слегка пропоносит, не более того.

Против чужого поноса Вьюн ничего не имел, пошутил только, что впервые-де, его, специалиста экстра-класса, по говенному в буквальном смысле делу используют. Однако пообещал, что, коли так нужен понос – будет понос. Всех пронесет по первое число.

Как раз Виктору Арнольдовичу требовалось, чтобы – не всех, но этого он уже Вьюну говорить не стал, достаточно, чтобы каждый знал лишь свое.

Головчухин, выслушав его, ничему не удивился, только буркнул:

— Будет сделано, — и положил трубку.

Зная старого сыскаря, Серебряков не сомневался, что и с этой стороны все будет в полном ажуре. Теперь уже дело было за ним самим.

На следующий день в форме официанта он стоял в ресторанном зале гостиницы "Украина" и тщательно протирал бокалы на одном из угловых столиков. Зал был закрыт на спецобслуживание – через несколько минут здесь должны были кормить обедом иностранцев. А чтобы на появление нового официанта в ресторане не обратили внимания – о том уж Головчухин позаботился. Предстоящее дело упрощалось еще и тем, что магистр тоже не знал в лицо "своего верного архангела Хризоила".

Наконец иностранцы появились и их начали рассаживать за столы. Незаметно Виктор Арнольдович из своего угла стал к ним приглядываться: который?.. Нет, покамест, конечно, не распознать…

К холодным закускам не притронулись аж семеро. Много!.. Нет, француз и финн все-таки выпили минеральной воды – стало быть, их можно исключить. Вероятнее всего, просто блюда не понравились.

Итого – пятеро. Тоже многовато. Нужен-то был всего-навсего один.

Во все, что тут сейчас подавалось, даже в минеральную воду, Вьюн сегодня утром подсыпал совсем немножечко мышьяка, отравить человека такой дозой невозможно, разве что доставить на один день мелкое неудобство. Но магистр мышьяк распознает тотчас же, у него, Виктор Арнольдович давно о том слышал, есть особый перстень, который сразу изменит цвет вблизи даже крохотных крупиц яда, поэтому уж он-то не притронется ни к чему.

После подачи горячих блюд таких, не притронувшихся, осталось лишь двое – худощавый пожилой итальянец и толстая, тоже немолодая, нарумяненная финка.

Выходит, итальянец… Впрочем, и финку сбрасывать со счета нельзя, с магистра станется и в женщину обрядиться. Двое – это тоже было несколько многовато, но уже вполне терпимо… Да и скорее всего, конечно, итальянец: финка может не есть оттого, что фигуру блюдет, а у этого с фигурой все в порядке.

Проверить, однако, необходимо было обоих и сделать это по-быстрому, пока они еще сидят за столами.

Нынче от того же Головчухина он получил список, в котором значилось, кто из иностранцев в каком номере поселился. Дежурные на двух этажах, где иностранцы разместились, в течение ближайших пятнадцати минут будут отсутствовать – снова Головчухина работа; как он того сумел добиться, пускай его секретом останется. Виктор Арнольдович сначала поднялся на четвертый этаж, где проживал итальянец, незамеченный, проскользнул по коридору и быстро открыл отмычкой нужную дверь.

Из паспорта, оставленного в номере, Виктор Арнольдович узнал, что данный господин, являясь гражданином Италии, носит совсем не итальянскую фамилию Рубинштейн и имя Моше. Лежавшая на столике книга Талмуда и куча религиозных журналов свидетельствовала о том, что более правоверного иудея, чем сей господин Рубинштейн, нелегко сыскать. Серебряков тщательно осмотрел все его вещи, но никакого намека на то, что постоялец как-либо причастен к Ордену, не обнаружил. Впрочем, и магистр тоже едва ли оставил бы какую-нибудь зацепку, которая дала бы понять, что это он. А вот религиозная правоверность господина Рубинштейна частично снимала с него подозрения. Виктор Арнольдович вспомнил, что там, в ресторане, на столе стояли бутылки с Можайским молоком, и итальянцы, сидевшие по обе стороны от Рубинштейна, с удовольствием это молоко пили. Какой же правоверный иудей притронется к пище, если на столе соседствует мясное и молочное?