Борис Сухачевский - Конец ордена

— Поздравляю, — сухо сказал Серебряков, — но я-то тут при чем?

— Ровно ни при чем. Покинув вас, я даже обещаю, коли вы захотите, вовсе забыть о вашем существовании, — заверил его круглый Погремухин. — Речь идет в первую очередь о вашем госте, находящемся, я полагаю, вон в той комнате. — С этими словами он безошибочно указал на дверь кабинета.

— И как же вы собираетесь его забрать, силой? — спросил Виктор Арнольдович.

— Да какая ж у меня такая сила? — удивился Погремухин. — Я из соображений секретности, клянусь вам, даже водителя не взял, сам за рулем, а в одиночку я для вас, согласитесь сами, едва ли представляю силу такую уж грозную. Нет, уверяю вас – если это и произойдет, то на основаниях исключительно, исключительно добровольных, никак иначе!

Серебряков поинтересовался:

— А с чего вы взяли, что заручитесь моей доброй волей на сей счет?

— При чем здесь ваша воля? — вполне искренне удивился кругленький. — Вы, я вижу, интеллигентный человек, а тут у нас не работорговля. Мне казалось, достаточно, чтобы была воля того, о ком идет речь. Пустите меня в ту комнату, — попросил он, — мне достаточно всего пяти минут. — И с этими словами сам открыл дверь кабинета.

Виктор Арнольдович не стал препятствовать ему.

Действительно, не прошло и пяти минут, как Погремухин и седобородый Мафусаил вдвоем вышли в коридор. Кругленький торжествующе улыбался.

— Вот видите, а вы сомневались, — сказал он.

— Вы что же, в самом деле приняли решение с ним ехать? — удивленный такою быстротой, спросил Серебряков у седобородого.

— Да, — кивнул тот. — Право, не хочется вас обременять.

— Не опасаетесь, что вас снова будут держать в заточении?

Мафусаил ответил:

— Душа моя и так дважды заточена – в этом теле и в этом мире. Не думаю, что какое-нибудь добавочное узилище прибавит ей неудобств. А когда настанет срок, из-под любого числа замков ей будет одинаково легко упорхнуть туда, где ее давно ожидают.

— На корабле "Голубка"? — вспомнив свой недавний полет, спросил Виктор Арнольдович.

— Однако, — добавил тот, — этой встречи еще долго ждать. Она произойдет не раньше, чем я встречу своего Ламеха и передам ему то, что должен передать.

— Вы полагаете, что они, — Серебряков кивнул на Погремухина, — не воспрепятствуют этой встрече?

— Кто в силах воспрепятствовать тому, что должно произойти? — в свою очередь спросил седобородый. — Уверяю вас, это не под силу никому.

Некоторое время Виктор Арнольдович молчал. Отрывался еще один, едва ли не последний кусок того, чем он жил. Все ближе он становился к не начинавшему еще по сути жить Федьке-Федуле.

— Что ж, прощайте, — проговорил он наконец.

— Прощайте… — ответил Мафусаил, грустно и с жалостью глядя на него. Боже, как не хватало Серебрякову всю его жизнь подобной жалости!..

— Одну минуточку, — вдруг вмешался Погремухин. — Тут у вас еще имеется кое-кто, и не думаю, чтобы этот "кое-кто" своим присутствием доставлял вам большое удобство. А для нашего центра он очень даже подойдет. Клянусь, он будет чувствовать там себя вполне вольготно… Тоже, разумеется, исключительно с его согласия…

Афанасий, уже в полном сборе, в ушанке то есть, в галошах и в больничном халате, появился из гостиной. В одной руке он держал узелок, в котором что-то позванивало.

— Так точно, товарищ подполкоуник, — отчеканил он, выкатив грудь и отдавая честь. — Гвардии рядовой у запаси Афанасий Хведорук согласный ехать у Центр выполнять высокое задание родымой Родины! — Затем несколько виновато взглянул на Серебрякова и добавил тихо: – Звиняйте, товарищ Вихтер Арнольдьевич. Як тата вы мне были, но чую, от Кулубуила бисова тильки там уберегусь… И еще раз звиняйте, — он кивнул на свой узелок, — я тут у вас коньяку дви бутылки на дорогу прибрав, усе жуть никак не улягется.

— Бери, — махнул рукой Серебряков и пошел открывать дверь.

— Кстати, — вставил Погремухин, — у меня там, в машине, пять бутылок "Розового крепкого".

— Товарищ подполкоуник!.. — благодарственно воскликнул Афанасий. — Да за такое!.. — От прихлынувших чувств он даже не договорил.

— Рад был познакомиться, — на прощание бросил Виктору Арнольдовичу Погремухин.

Все трое двинулись к двери. Первым шел Мафусаил, кругленький подполковник следовал за ним, замыкал шествие двухметровый Афанасий.

Перед тем как покинуть квартиру, он вдруг приостановился и прошептал Серебрякову на ухо:

— Берегитесь вы, товарищ Вихтер Арнольдьевич. Кулубуил етот где-то рядом колобродит, бисов сын, усим нутром чуется мни, что колобродит… Ну, прощевайти. Тильки лыхом нэ поминайти менэ…

Неожиданно для самого себя Серебряков вдруг обнял это вонявшее невесть чем страхолюдище. Шмыгнув медвежьим носом, Афанасий в ответ ткнулся косматым лицом ему в щеку, из каждого глаза у него катилось по крупной слезе.

— Прощевайти… — еще раз проговорил он напоследок. С этими словами, смахнув слезы, поскорей вышел и захлопнул за собой дверь.

Было грустно.

С уходом Афанасия он был вовсе один против Колобуила. И в одиночку во что бы то ни стало он обязан был победить этого дьявола. Теперь им двигала уже не спесь уязвленного архангела, который к тому же исчез вместе с исчезновением Ордена. Теперь он должен был сделать это ради Наташи. Колобуил может все-таки пожелать избавиться от свидетельницы и наверняка кружит где-то рядом – тут Виктор Арнольдович целиком доверял чутью Афанасия.

Но как, как выманить его? На сей счет ничего путного в голову так и не приходило.

Только сейчас он вспомнил про раздавленный баллончик, который подобрал по выходе из чертогов короля и императора. Это был второй след, который при всей своей осторожности оставил Колобуил, кроме того, оставленного под деревом у дома Пчелки.

Этот след, как и тот, вряд ли мог что-то дать, но на всякий случай Виктор Арнольдович все-таки решил со всей тщательностью обследовать баллончик.

В комнате "Синей Бороды" Серебряков принялся осматривать его в свете мощной лампы. Как он и предполагал, баллончик был без всякой маркировки, скорее всего самодельной работы. Однако ему показалось, что какие-то пятнышки там все-таки есть.

Посмотрел сквозь сильную лупу… Да, точно – несколько отпечатков пальцев. Скорее всего – его собственные, серебряковские.

Все приспособления для дактилоскопического анализа у него имелись. Через несколько минут он уже разглядывал снятые отпечатки под микроскопом.

Свои отпечатки пальцев он знал на память, и два, как он сразу понял, совершенно точно принадлежали ему. А вот еще два, которые поменьше…