Алексей Шаманов - Заарин

Потрогав рану и увидев на пальцах кровь, экзорцист взревел:

— Ах ты, гнида! — и, шагнув вперед, врезал аспиду серебряным крестом по маковке, потом еще раз и еще…

Услышав крик экзорциста, Беликов с Есько покинули кухню и увидели, как Кронштейн, истово матерясь, охаживает распятием бесноватого.

— Вот так, значит, принято на Руси изгонять дьявола? — с усмешкой спросил Беликов.

— Зря смеетесь, Юра, — ответил Есько. — В православии устоявшегося обряда попросту нет, в малом чине, по крайней мере. Кто во что горазд изгаляются. Бывало, во время экзорцизма бесноватого забивали до смерти…

Кронштейн повернулся на голоса.

— Вы что здесь делаете, вашу мать? Вышли вон отсюда! Если жить хотите!

Хотели, а потому ретировались обратно на кухню, а экзорцист продолжил «крестную» экзекуцию.

Рядом с улетевшей вазой на том же серванте пылился еще один подарок Нины Павловны, рождественский, — большой гипсовый ангелочек с крылышками, кучерявый, славный такой… Стареющая женщина прямо-таки обожала подобные штучки-дрючки. Одних только ангелочков дома у нее стояло аж девять экземпляров, и это не считая пастухов, пастушек, кошечек, слоников и других полезных и радующих взор стеклянных, керамических и пластиковых монстров.

Словом, перед самой отключкой после очередного удара распятием (что явилось причиной: метафизические свойства креста и серебра или сила удара?) бесноватый что-то там наколдовал, и массивный гипсовый ангелочек прилетел на своих резвых крылышках ровно в то же самое место на затылке экзорциста, которое минуту назад уже облюбовала керамическая ваза. Ангел в отличие от нее существо разумное, а потому и удар оказался в полной мере нокаутирующим.

Когда, все-таки ослушавшись запрета, на грохот, звон и рев Беликов с Есько вышли из кухни, они обнаружили в комнате два поверженных тела и бросились, конечно же, сначала к экзорцисту, лежащему среди гипсовых черепков. Ангел оказался полым и разбился почти полностью, одна только голова его в мелких кудряшках закатилась под сервант.

Следователь похлопал экзорциста по щекам, «аномальщик» тем временем побрызгал в лицо святой водой, и тот пришел в себя (что явилось причиной: метафизические свойства святой воды или сила поставленного удара следователя?), приподнял голову и произнес, точнее, вероятно, процитировал:

— «Славный подвиг заклинания есть дело добровольного благорасположения и благодати Божией через Христа, наитием Святого Духа, потому что получивший дарование исцелений показуется через откровения от Бога и благодать, которая в нем, явна бывает всем…»

— Что это значит? — поинтересовался Беликов, а Есько уже набрал номер сотового Марины Младич.

— «Постановление апостольское» двести пятидесятого года от Рождества Христова, учреждающее должность экзорциста и наделяющее его специальными полномочиями, — без запинки ответил Кронштейн.

— Ясно, — сказал Беликов, хотя понял не слишком, впрочем, особо и не вникал. — Как себя чувствуете, Виктор Самуилович?

— Терпимо. — Экзорцист потрогал рану и поморщился, затем посмотрел на руку, она была в крови.

— Сейчас вас перевяжут.

— Посмотри, кэп, как там у бесноватого дела? Я его не убил, надеюсь…

— Мариночка, у вас аптечкой машина укомплектована? — поинтересовался Есько и, выслушав ответ, коротко добавил: — Срочно несите!

Подошли к бесноватому — признаков жизни тот не подавал, пульс не прощупывался. Приложенное ко рту зеркало осталось ясным, то есть дыхание тоже отсутствовало.

— Кажется, все, — констатировал Беликов. — «Скорую» вызвать надо…

Он полез за телефоном, а Кронштейн приподнялся, сел.

— Не хороните его раньше времени. Я сейчас подойду…

— Не вставайте!

Тем временем дверь распахнулась, и в квартиру влетела запыхавшаяся Марина Младич.

— Вот, возьмите! — Она протягивала аптечку.

Все повернулись к девушке, а потому не заметили, как изо рта бесноватого поднялось легкое полупрозрачное облачко, но спустя мгновение в комнате его уже не было.

Младич вдруг пошатнулась, ноги ее подогнулись, будто она впервые в жизни надела туфли на скромных десятисантиметровых каблуках, и если бы Есько не подхватил ее под руку, она бы гарантированно оказалась на полу.

— Спасибо, Степан Юрьевич.

— Что с вами, Марина?

— Каблук, кажется, подломился… и голова кружится…

— Вас проводить?

— Не стоит.

Она сделала шаг на этих якобы подломившихся каблуках, словно новичок на ходулях, затем сбросила туфли, подхватила их и только после этого повернулась к шефу.

— Степан Юрьевич, вы не могли бы дать мне сегодня отдохнуть? Я потом отработаю… Неважно себя чувствую, да и не выспалась…

— Конечно, Мариночка, отгул вы заслужили, поезжайте домой.

Поблагодарив, девушка ушла, и в это время оставшиеся услышали голос:

— Что вы все делаете в моей квартире?

Повернулись и остолбенели, потому что тот, кого они приняли за мертвеца, стоял на ногах, опираясь на подоконник, и разглядывал в зеркальце свое покрытое волдырями, окровавленное лицо. Покачав головой, он отложил зеркальце в сторону.

— Я повторяю вопрос, — сказал он строго. — Почему вы без разрешения вломились на мою жилплощадь?

Когда Федор Барлуков покинул салон своей иномарки, он увидел, как из квартиры Вереникина выходит Марина Младич, босая, с туфлями в руке. Шла она, без всякого преувеличения, как мужик. На ее всегдашнюю женственную походку с соблазнительным вихлянием бедер теперешняя была вовсе не похожа.

Увидев сослуживца, она бросила короткий «привет» и решительно направилась к своему навороченному авто.

— Марина, подожди! — крикнул Барлуков.

— Что еще? — Она успела уже сесть за руль.

— Ты куда?

— Шеф отпустил. Заболел я… то есть заболела.

— А босая почему?

— Каблук сломался.

Барлуков с удивлением наблюдал, как Младич, которая вполне прилично для женщины водила машину, неуверенно, как новичок на первом вождении, разворачивается, а затем выезжает на трассу.

«Что-то с ней не так, — подумал Барлуков, направляясь в квартиру бесноватого. — Или правда заболела? Чем, интересно?»

06.06. Иркутск. Поселок Хандабай. Остров Ольхон

Сразу после того, как «боинг» вполне благополучно приземлился в иркутском аэропорту, Борис Григорьевич Хандагуров включил сотовый, и тот немедленно зазвонил, высветив на экране тот же самый телефонный номер, по которому он еще в Таллине говорил с адвокатской конторой.

— Мы уже в Иркутске, — начал Борис Григорьевич без предисловий, — Вы нас встретите?

— Обязательно, — ответил женский голос, тот же самый, знакомый, но таллинскому бизнесмену показалось, что слышит он его одновременно и по телефону, и откуда-то справа из салона самолета. Он повернул голову и увидел через два сиденья от себя улыбающуюся девицу, что летела вместе с ними из Москвы и всю дорогу проболтала с его невесткой.