Мария Александрова - Око за око

Опять давили на больную мозоль Ярослава, опять сомневались в его способностях, и что бы сейчас ни предложил Отрепьев, Ярыш заранее на все был согласен.

— Давно не дает мне покоя одна шальная мысль, — все больше и больше заинтересовывал Ярослава Григорий. — Ты ведь жил в Угличе и тебе известно, что не своей смертью умер юный царевич Дмитрий. Сам видел, сколько людей, виновных и безвинных, пострадало от руки Годунова, лишь бы только закрыть людям рот, лишь бы только всей России было невдомек, что же случилось на самом деле…

Широко раскрытыми глазами смотрел Ярослав на своего друга — правду говорил Отрепьев, да только зная, что произошло, молчал целый город… Откуда же Гришке все так хорошо известно?

— …Сдается мне, — продолжал Григорий, — народ с радостью примет весть о том, что чудесным образом царевич спасся. Ведь все, кроме угличан, так и верят придуманной Борисом истории. А раз так, почему бы не выдать себя за покойного царевича?

Даже отчаянный Ярослав не ожидал такого поворота — на самом деле мысль была дерзкой!

— Да кто поверит-то? — с сомнением спросил Ярослав.

— А почему не поверить? Народ хочет верить в им же придуманные сказки. Что ни говори, но на престоле вовсе не законный наследник, и его появление снимет камень с души у тысяч россиян. В конце концов, раз законного царя все равно убили, какая разница между мной и Годуновым?

«Действительно, какая разница?» — подумал Ярослав. На этот раз возразить ему было нечего.

— Только как же ты решил провернуть это дело? — поняв, что в словах товарища на самом деле что-то есть, спросил Ярослав.

— А ты думаешь, я в казаках оказался, потому что мне надоело святых славить? Да я у Иова в дьяконах как у Христа за пазухой был! Для того я сейчас, Ярыш, дрянь эту пью, — указывая на горилку, продолжал Гришка, наливая еще по одной, — да на шкурах сплю, чтобы потом все эти люди, с которыми мы бок о бок жизнью рискуем, знали меня и ценили, и чтобы завтра они поверили моим словам, так, как поверили уже многие.

Уже достаточно разгоряченный зельем Ярослав, словно пристыженный, уже без удивления слушал пламенные речи Григория.

— Хочешь сказать, что ты уже кому-то раскрыл свою «тайну»? Да и пойдут ли за тобой казаки? Они — народ своенравный, если что им не по нраву окажется, тут их никак не переубедить, ничего не поделаешь… — засыпал Евсеев своего собеседника вопросами.

— Ярыш, я ведь тебе не пустое предлагаю. Слухами земля уже полнится, и, признаюсь тебе, — склонив голову к уху Ярослава, шепотом продолжал Григорий, — это тоже моих рук дело. В Киеве давно поговаривают, что царевич жив, и к тому моменту, когда я объявлюсь, долго ждавший народ поверит чему угодно…

На миг в хибарке воцарилось молчание: Григорий, как показалось Евсееву, уже представлял себя царем, а Ярослав обдумывал сказанное Отрепьевым…

— Да и дело не только в народе, — вновь заговорил Гришка. — Есть еще люди, которые пусть и не поверят в то, что я законный наследник, но поддержат меня.

И заметив недоуменный взгляд Ярослава, Отрепьев объяснил:

— Польский король самому черту на престол поможет сесть, если он в этом какую выгоду почует. И, уж поверь мне, он непременно ее почует, стоит только пообещать…

Мало кто мог похвастаться такой же дерзостью, как Ярослав, но на этот раз ему пришлось признать, что Гришка его переплюнул: даже в те времена, когда его отцу в ножки кланялся чуть ли не весь Углич, у боярского сына никогда и в мыслях такого не было, что можно так запросто беседовать с королем, хотя бы и польским.

— Сдается мне, Гришка, что нас с тобой и на порог к Сигизмунду не пустят, а ты ему еще и обещать что-то собрался! — задетый самоуверенностью Отрепьева, возмущенно возразил Ярослав.

— Знаешь, Ярыш, — не обращая внимания на тон Ярослава, грустно ответил Гришка, — когда мы с матерью один кусок хлеба на двоих делили, я даже не мечтал, что с самим патриархом во дворец ездить буду. — А впрочем, старшина, — тряхнув головой, словно отмахиваясь от нахлынувших воспоминаний, продолжил Отрепьев, — я ни на чем не настаиваю. Подумай хорошенько над моими словами. А как только позволят дороги, с тобой или без тебя, я покину войско.

Ярослав внимательно посмотрел на своего собутыльника: странная поза Григория резко подчеркивала его изъян, лукавая усмешка застыла на губах, а рыжие нечесаные вихры, словно рога, торчали в противоположные стороны…

«Да он и впрямь сам дьявол!» — озарило Ярослава, но эта мысль его ничуть не испугала. Напротив, непреодолимое, ни с чем не сравнимое желание наполнило все существо Ярослава — желание потягаться с самим чертом…

Казалось, что после странной беседы Ярослава с Отрепьевым Гришка словно провалился сквозь землю. Покинуть отряд в такую грязь Григорий не мог. И Ярыш без труда смекнул, что тот намеренно не попадается ему на глаза — ждет, когда старшина сам известит его о принятом решении.

Вспоминая уже на трезвую голову все сказанное Отрепьевым, Ярослав понял, что с ответом можно не торопиться — у него с детства было какое-то особенное чутье на погоду, и он почему-то был уверен, что природа еще долго не позволит Григорию попытаться осуществить свой замысел. Знал Евсеев и другое: самое малое, ближайшие три дня дождь будет идти не переставая — значит, чтобы окончательно все обдумать, у него есть три дня.

Как Ярослав предполагал, так и случилось, и эти три дня он провел в страшных душевных муках между двумя противоположными желаниями: с одной стороны, во всем этом замысле его что-то настораживало, но с другой, какая-то непреодолимая сила так и подмывала его послать к лешему всю эту казацкую жизнь и, оседлав лихого коня, мчаться на нем куда глаза глядят, лишь бы только подальше отсюда.

Однако на этот раз терзался не только Ярослав: несмотря на то что Григорий твердо решил выдать себя за покойного царевича, он все-таки с трепетом ожидал ответа Ярослава. Сколь бы цепким ни был людской ум, какой бы твердой волей ни обладал человек, все равно один в поле не воин. Григорию пришлось немало пережить, прежде чем прийти к этой простой истине, потому он и беспокоился, зная, что для выполнения своего замысла более подходящего человека, чем Ярослав, ему не найти.

Когда истекли третьи сутки, дождь действительно прекратился. Выйдя на улицу, Гришка даже не понял, что произошло, таким ярким казалось неожиданно появившееся солнце, а потом сделалось радостно: кажется, скоро его утомительным ожиданиям должен прийти конец. Но это произошло даже быстрее, чем Гришка предполагал: не успел Отрепьев всласть порадоваться, как непонятно откуда появился Ванька Туров.

— Гринь, тебя Евсеев зовет, — бросил он Отрепьеву. — Сказал, срочно.