Кристофер Мур - Изверги-кровососы

Ривера улыбнулся. Ему нравилось, как напарник старался, чтобы все у него звучало диалогом из фильма с Богартом. Особым предметом радости и гордости здоровяка-следователя была коллекция всех первых изданий романов Дэшилла Хэмметта с автографами. «Мне бы те деньки, когда полиция работала „тупорылыми“ и глушарями со свинчаткой, — говаривал он. — А компьютеры — это для слабаков».

Ривера вернулся к рапорту.

— Похоже, этот парень все равно бы через месяц сыграл в ящик: «десятисантиметровая опухоль в печени». Злокачественный грейпфрут, не меньше.

Кавуто переместил сигару в другой угол рта.

— Старушенция у мотеля на Ван-Несс тоже была не жилец. Застойная сердечная недостаточность. Для шунтирования слишком слабый организм. Трескала нитроглицерин, как «М-и-М».

— Убийца-эвтанатор, — сказал Ривера.

— Так мы предполагаем, что парень тот же?

— Как скажешь, Ник.

— Два убийства одним способом и без всякого мотива. Мне даже на слух уже не нравится. — Кавуто потер виски, словно выдаивая беспокойство из слезных проток. — Ты же был в Сан-Хуниперо, когда работал Ночной Охотник. [25] Имеется в виду либо так и не найденный серийный убийца и насильник, действовавший в Южной Калифорнии в 1979–1986 гг., чьими жертвами стало 10 человек («Первоначальный ночной охотник»), либо Рикардо Рамирес (р. 1960), действовавший с 1984 г. и прозванный прессой так же. Его жертвами стали свыше 14 человек; арестован в 1985-м, приговорен к смертной казни в 1989-м. До сих пор ожидает исполнения приговора в тюрьме Сан-Квентин. Тогда же отлить невозможно было отойти, чтоб не споткнуться о журналиста. Мое мнение — надо перекрывать кран. Для газет всех жертв ограбили. Связи нет.

Ривера кивнул.

— Мне надо покурить. Пошли поговорим с теми ребятками, на кого в прачечной напали пару недель назад. Может, хоть там связь найдется.

Кавуто вытолкнул себя со стула и сгреб со стола шляпу.

— Кто предложил запретить курение в участке, тому по шее бы револьвером накостылять.

— Разве не Президент указ подписал?

— Тем более. Слабак.

Томми лежал и пялился в потолок, пытаясь отдышаться, а также извлечь левую ногу из безнадежно перепутавшихся простыней. Джоди пальцем рисовала крестики-нолики на его потной груди.

— Ты же больше не потеешь, правда? — спросил он.

— Похоже, нет.

— И даже не запыхалась. Я что-то не так делаю?

— Нет, все было здорово. У меня дыханье перехватывает, только если я… когда я…

— Кусаешь меня.

— Ну.

— А ты…

— Да.

— Уверена?

— А ты?

— Нет, я сымитировал, — ухмыльнулся Томми.

— Правда? — Джоди посмотрела на мокрое пятно (на ее стороне, конечно).

— А чего ради, по-твоему, я так запыхался? Не так-то просто симулировать семяизвержение.

— Я, к примеру, купилась.

— Вот видишь.

Томми дотянулся и выпутал ногу из простыней, после чего опять выпрямился и снова уставился в потолок. Джоди принялась крутить рожки из его потных волос.

— Джоди? — робко поинтересовался Томми.

— Хммм?

— Когда я состарюсь, то есть — если мы еще будем вместе…

Она дернула его за волосы.

— Ай. Ладно, мы еще будем вместе. Ты когда-нибудь слыхала про сатириаз?

— Нет.

— Ну, это с очень старыми дядьками бывает. Они бегают везде с неослабным стояком, за молоденькими девчонками гоняются и дрючат все, что движется, пока на них смирительную рубашку не наденут.

— Ух какое интересное заболевание.

— Ага, в общем, это… когда я состарюсь, и у меня появятся симптомы…

— Так?

— Пусть болезнь своим ходом идет, хорошо?

— Буду ждать с нетерпением.

Ривера поднес пластмассовый стаканчик апельсинового сока бесформенной массе гипса и трубок, которая была Ла-Отисом Смоллом. Ла-Отис пососал через соломинку, затем вытолкнул ее языком. Гипс охватывал все его тело, от коленей до макушки. В нем имелись дырки только для лица и выходящих трубок. Кавуто стоял у больничной кровати и все записывал.

— Так вы с друзьями, значит, стирали, когда на вас напала невооруженная рыжеволосая женщина, и вы все втроем оказались в больнице? Верно?

— Это ниндзя была, чувак. Я-то знаю. У меня по кабельному кикбоксинг идет.

Кавуто пожевал незажженную сигару.

— Твой дружок Джеймс показывает, что в ней росту было шесть и два, а весила она двести фунтов.

— Не, чувак, пять и пять — пять и шесть.

— Другой твой дружок… — Кавуто сверился с блокнотом. — Пацан Джей, утверждает, что там была банда мексиканцев.

— Не, чувак, это ему приглючилось. Одна сучка-ниндзя и была.

— Пяти-с-половиной-футовая женщина отправила троицу таких больших здоровых парней в больницу?

— Ну. Мы своим делом занимаемся. А она заходит такая и мелочь спрашивает. Джеймс ей грит, нет мелочи, ему для сушилки надо, а она ему 51–50. [26] 51–50 — принятое калифорнийской полицией кодовое обозначение буйнопомешанного. Происходит от номера статьи Калифорнийского кодекса соцобеспечения, в которой оговариваются условия принудительного задержания лица, представляющего угрозу для окружающих. Ниндзя, говорю же.

— Спасибо, Ла-Отис, ты очень нам помог. — Кавуто значительно посмотрел на Риверу, и они вышли из палаты.

В коридоре Ривера произнес:

— Так мы ищем банду рыжих ниндзь-мексиканцев.

Кавуто ответил:

— Ты считаешь, во всем этом есть хоть молекула правды?

— Их привезли без сознания, и они явно не пытались договориться о показаниях. Поэтому, если выбросить все, что у них не совпадает, останется женщина с длинными рыжими волосами.

— Считаешь, женщина могла такое сделать и свернуть шеи еще двоим без борьбы?

— Маловероятно, — ответил Ривера. У него запищал пейджер, и он проверил номер. — Надо в контору звонить.

Кавуто приосанился.

— Тогда давай, а я вернусь еще с этим Ла-Отисом потолкую. Встретимся у входа в неотложку.

— Полегче только, Ник, у него гипс на все тело.

Кавуто ухмыльнулся.

— Эротично, а? — Развернулся и потопал обратно в палату Ла-Отиса Смолла.

Джоди довела Томми до Маркет-стрит, посмотрела, как он ест бургер с картошкой, и посадила его на 42-й автобус до работы. Убивать время, пока Томми работал, становилось скучно. Джоди пыталась сидеть дома, смотрела ночные ток-шоу и старые фильмы по кабельному, читала журналы и немного прибиралась, но к двум часам ночи ее охватывало томленье кошки в клетке, и она выходила бродить по улицам.

Иногда Джоди гуляла по Маркет среди уличного народа и публики со съездов, иногда ехала автобусом до Северного пляжа и тусовалась на Бродвее — смотрела, как по тротуарам телепает пьяную и обдолбанную матросню и всякое отребье, как шлюхи и шмаровозы разводят клиентов. Ей нигде не было так одиноко, как в этих уличных толпах. Время от времени хотелось обратиться к кому-нибудь и рассказать о том, насколько уникален их ореол тепла, или показать на темную ауру больных: так ребенку хочется поделиться с кем-нибудь зверями в облаках, что плывут по летнему небу. Но никто не видел того, что видела она, как никто не слышал шепота гнусных предложений, резких отказов или шелеста денег, переходящих из рук в руки в парадных и переулках.