Александр Дюма-сын - Доктор Серван

Итак, принимая участие в трудах доктора Сервана, причем, без всяких просьб с его стороны, Ивариус так и не проявил той уверенности, которая заставляет человека на что-либо отважиться. Убеждения, продиктованные ему здравым смыслом и подкрепленные хорошим образованием, а также усвоенные в детстве религиозные верования и прописные истины говорили ему о том, что невозможно вернуть к жизни покойника. В этом случае, как и в медицине в целом, он не допускал прогресса — ведь если бы это было возможно, то великие люди, жившие прежде, наверняка бы уже открыли средство, над которым трудился его господин. Таким образом, Ивариус работал только для того, чтобы удовлетворить требованию совести, повелевавшей ему во всем повиноваться своему господину и постоянно видеть в нем источник вдохновения.

Мы должны заметить, что Ивариус был одним из тех людей, которые жаждут познать все уже открытое до них, но не могут к этим открытиям прибавить ничего своего. Без других он навсегда остался бы никем. Одним словом, он считался превосходным медиком, но был совершенно не способен продвинуть медицину еще хотя бы на шаг вперед. Мы останавливаемся на этой отличительной черте, потому что нам кажется, что она существует как в науке, так и в искусстве. По нашему мнению, есть люди ученые, а есть предприимчивые: первые — необходимы, вторые — полезны; первые извлекают выгоду из плодов приобретенных знаний, вторые закладывают основы для знаний будущих; и, несмотря на это, и те, и другие черпают их из одного источника.

Первые советуются только со своими книгами, вторые следуют вдохновению. Именно к этой второй группе и принадлежат люди, которых их современники считают сумасшедшими, а потомки — полубогами; эти-то последние и должны будут сказать впоследствии: «Человек, остановись, ты достиг своей цели». Доктор Серван принадлежал к числу этих избранных. Он был уверен, что уже совершенные открытия не всегда исчерпывают собой весь предмет и что многое еще остается во мраке.

И все же, если мы немного задумаемся над этим мнимым воскрешением, то увидим, что подобная возможность обернулась бы величайшим злом для всего человечества. Бог дал человеку силы, чтобы тот мог существовать только определенное время. Если бы, возвращая человеку жизнь, потерянную им вследствие физического или нравственного недуга, в то же время удавалось бы вернуть прежние силы, молодость и бодрость духа, то против этого нечего было бы и возразить. Правда, в таком случае новое поколение по-прежнему сменяло бы старое, и в мире одновременно находилось бы множество людей, которые беспрестанно умирали бы и снова возрождались, и таким образом от существующего порядка не осталось бы и следа.

Но если мы предположим, что какой-нибудь один человек мог бы вернуть другому человеку прерванную жизнь, но при этом не омолаживал бы всего организма умершего, то вырисовывается грустная картина. Потому как такая жизнь служила бы утешением только тем, кто любил покойного; из-за их эгоистических чувств воскрешенному, которому, быть может, гораздо приятнее было избавиться от тягот жизни, пришлось бы и дальше тянуть эту лямку. В настоящую минуту мы рассматриваем вопрос невозможный и потому бессмысленный. Но, очевидно, среди наших читателей найдутся те, кто скажет: «Не стоило описывать нам доктора Сервана как человека необыкновенного, для того чтобы потом заставить его заниматься тем, что невозможно сделать, а если и возможно, то вредно для всего человечества».

Ради таких читателей мы и обратились к этому вопросу. Им мы должны сказать, что доктор Серван стал свидетелем сцены величайшего отчаяния и решился призвать на помощь все свои познания, чтобы утешить бедную женщину, которая так много страдала. Но считал ли сам доктор возможным это воскрешение, которое он обещал Жанне? Мы так не думаем. Вероятно, он верил, как верим и все мы, что время лучше всего залечивает душевные раны. За несколько дней до своего опыта Серван отправился к матери Терезы и сказал ей:

— Послушайте, Жанна, все заставляет меня надеяться, что предприятие, которое я задумал, удастся. Но скажите мне, не стали ли вы теперь, когда прошло столько времени, относиться к смерти дочери несколько хладнокровнее? Ответьте мне как брату, не утешились ли вы хоть немного? Это небольшое довольство, которое я имел счастье вам доставить, не примирило ли оно вас с действительностью? Не думаете ли вы, что однажды настанет час, когда вы настолько свыкнетесь с мыслью об этой смерти, что она не будет уже мучить вас так жестоко? Вспомните, сколько вы видели горя, сколько слез пролили, но слезы высыхали и горе мало-помалу забывалось…

Женщина внимательно посмотрела на доктора и, покачав головой, проговорила:

— Вы не можете вернуть мне мою дочь.

— Напротив, я думаю, что могу.

— В таком случае, почему же вы допускаете мысль, что мать умершего ребенка может утешиться?

— Итак, вы все еще надеетесь?..

— Я до такой степени уверилась в том, что снова увижусь с Терезой, что, если вы ее не воскресите, я умру и мы все равно воссоединимся; только в этом случае не она ко мне вернется, а я переселюсь к ней.

— Хорошо, — произнес доктор, вставая.

— Послушайте, — взмолилась женщина, падая перед ним на колени, — заберите у меня все, что вы мне дали, прикажите мне рыть землю собственными руками, работать целыми ночами, сносить ужаснейшие страдания, умирать от голода и жажды, я сделаю все!.. Только верните мне мою Терезу.

— В таком случае молитесь Богу, потому как я считаю, что невозможно сделать больше, чем я уже сделал.

— И вы все еще надеетесь?

— Да.

В городе поговаривали, что Жанна беспрестанно молилась Богу до того самого дня, когда доктор Серван должен был вернуть к жизни ее дочь. Наконец этот день наступил.

В то утро, на которое был назначен опыт, ожидаемый всеми с таким нетерпением, доктор Серван отправился к Жанне. Когда доктор вошел в комнату, мать Терезы так усердно молилась, что даже не услышала его шагов. Серван медленно подошел к женщине и с участием положил руку ей на плечо. Та вздрогнула и, узнав доктора, поцеловала его руку. С беспокойством глядя на него, она будто спрашивала: «Не за тем ли вы пришли, чтобы сказать, что не сможете оживить мою дочь?»

— Сядьте, — сказал доктор, взяв стул, — и выслушайте меня.

Та покорно присела, не произнося ни слова.

— Жанна, — продолжал доктор, — поверили ли вы моему обещанию?

— Да, — прошептала она, но услышала в вопросе некоторое сомнение.

— Верите ли вы в то, что я проявляю в вас искреннее участие и всей душой сочувствую вашему горю?

— Да.

— Уверены ли вы в том, что я не шутил с вами и употребил все усилия, чтобы вернуть вам Терезу?