А. Львов - Китайские миллионы

Будимирский вскрикнул, поднялся и спрятал пылающее лицо свое на груди «Желтой Розы»…

Музыка смолкла…

Хозяин-китаец, сжимая в руке своей полученный от Будимирского банковый билет в десять фунтов, провожал его но анфиладе комнат с почестями, когда в одной из комнат Будимирский остановился, почувствовав специфический запах, идущий, как казалось ему, из полуоткрытой двери. Он быстро отворил эту дверь и заглянул в слабо освещенную спускающимся с потолка фонариком комнату.

— Смокинг-рум, сэр, смокинг-рум! — объяснял ему китаец назначение этой «курительной» комнаты. Да, это была курительная, но тут не табак курили, а опиум. На коврах и подушках валялись три человека, — один китаец в богатом костюме и два европейца, весьма прилично одетые, с лицами, предусмотрительно закрытыми платками. Казалось, воздух пропитан был здесь наркозом, — китаец еще курил, и от его тоненькой трубочки вился голубой дымок. Европейцы уже кончили курить и, видимо, наслаждались забвением и грезами… Один сладострастно чмокал губами, другой судорожно вздрагивал и вздыхал.

— Вы пробовали, сэр? — спросил хозяин.

— Нет, и хочу попробовать, но не здесь… дайте мне что нужно… побольше…

Китаец, униженно кланяясь, юркнул в низенькую дверь, откуда глядел китаец-слуга, и вынес оттуда в изящном футляре прибор из тоненького чубука, двух микроскопических шечек-трубочек и фарфоровой баночки, наполненной шариками опиума…

— Первый раз, сэр, — не больше двух, не больше. — почтительно предупреждал китаец. Будимирский дал ему еще соверен и быстро шел к выходу, где его ждал дженрикши.

Через десять минут он был на катере, где его ждали Иза и метис.

— Вы давно меня ждете? Я в китайском ресторане какую-то гадость пробовал… — нашел нужным соврать Будимирский.

— Нет, мы только что, — ответила Иза, оглядывая пытливо возбужденное лицо авантюриста.

— Благополучно кончили?

Иза пожала плечами и объяснила, что хозяин «Boa-Vista», старый друг ее отца, которому она все рассказала сейчас, послал слуг узнать стороной, в какой гостинице остановился японец, а узнав, послал другого слугу в эту гостиницу, к приятелю-хозяину за вещами Хако, который якобы к нему переехал.

— Вот эти вещи, — указала Иза на два чемодана. — Он хочет их тоже в море бросить, — кивнула она на метиса.

— О, нет! Я сперва ознакомлюсь с их содержанием. Это не лишнее будет.

— Да, вот еще телеграмма, вчера на его имя полученная, — протянула Иза голубую бумажку.

Телеграмма из Банкока за подписью Моту гласила:

«Кончил хорошо, пятницу буду».

«Пятницу? Послезавтра…» рассчитал Будимирский. — Переведи ему, что в пятницу мы с ним встретим другого японца в Гон-Конге, он едет из Банкока… Мы его повезем сюда, но… тоже не довезем.

Иза испуганно взглянула на него.

— Опять?! Неужели нельзя обойтись… Боже мой сколько крови!

— Ты хочешь, чтобы повторилась вчерашняя история? То, что не удалось Хако, повторит Моту.

Глаза Изы сверкнули.

— Ты скажешь мне когда-нибудь правду, — за кого они мстить хотят мне, — ведь лично им я зла не сделала. Это, ведь, женская рука толкает их на убийство! Скажи! Скажи! — настаивала Иза, волнуясь и дрожа.

— Я скажу тебе все… подожди только. Дай мне освободиться от этих шпионов… У меня план есть, дай мне обдумать его, — нам все удастся, если только я найду, что нужно в вещах… этого и того…

Слова Будимирского, его обещание звучали искренне, и Иза успокоилась, а Будимирский, действительно, что-то обдумывал. Глаза его то загорались, то потухали, лицевые мускулы вздрагивали и он с нетерпением ждал, когда-то катер пристанет к берегу у гациенды.

В ту минуту, когда они сходили на берег, метис передал Изе какую-то голубую бумажку.

— Перед тем, как… вчера ночью… он еще раз обыскал его карманы и нашел вот эту телеграмму, — передала Иза бумажку Будимирскому.

Он быстро ее развернул и прочел:

«Крайне удивлены размолвкой, Ситрева в особенности. Священный долг ваш приказывает вам немедля помириться с невестой и постараться устранить незаметно и ловко все поводы к новым недоразумениям и спорам, препятствие родителей устраним мы. Друзья».

— Какая там к черту невеста?! Это, несомненно, графический шифр, но если у него в чемоданах нет трафарета — я ничего не пойму… Скорее!

Будимирский при помощи метиса перетащил чемоданы Хако в свою комнату и быстро сорвал замки. В одном из них лежали разные принадлежности костюмов и белье, в другом — книги и документы разного рода.

Будимирский добрые полчаса пересматривал все листик за листиком, когда, наконец, в кармане первого чемодана нашел квадратный разграфленный кусок картона.

— Урра!! — воскликнул он.

Квадрат разделен был на 64 квадратика, т. е. 8 в каждом из 8 рядов, из которых вырезаны были 4-й квадрат в первому ряду, 2-й и 4-й во втором, 2-й в третьем, 4-й в четвертом, 1-й и 3-й в пятом, 2-й и 5-й в шестом, 8-й, 6-й и 8-й в седьмом, 1-й, 4-й и 7-й в последнем.

— Дурак! Такой простой шифр можно бы и в голове хранить, не делая трафарета… — прибавил Будимирский и начал разбирать телеграмму. Каждое слово ее следовало поместить в клетку по порядку и прочесть слова только в отмеченных, т. е. вырезанных клетках, но шифр был в самом деле так прост, что расписывать всю депешу по клеткам не было надобности — надо было взять лишь 4-е слово, 10-е и 12-е (во втором ряду), 18-е (в третьем) и 28-е (в четвертом). Выходило:

«Ситрева приказывает немедля устранить препятствие».

Будимирский посмотрел на число и месяц на депеше, и ему стало ясным, что Ситрева жива…

Будимирский позвал Изу и с торжеством показал ей дешифрованную телеграмму.

— Теперь они у меня в руках! — воскликнул он, но Изе телеграмма ничего нового не сказала, — она знала, испытала, что ее хотели убить, «устранить», как выражался автор депеши, но кто этот автор, кому она стала на дороге препятствием — вот чего она не знала, хотела знать и не могла добиться от Будимирского.

— А от кого телеграмма эта? — попыталась она еще раз рассеять окружающий ее мрак.

— Подожди, узнаешь в свое время. Я тебе сказал, — дай мне разделаться со всеми шпионами и тогда на досуге ты все узнаешь.

Изе оставалось молчать, и она, пользуясь хорошим осенним днем, расположилась на веранде кроить и шить какую-то дорожную блузу, а Будимирский принялся вновь за тщательный пересмотр багажа Хако.

Документы его ни в каком случае не могли пригодиться ему, наоборот, — могли скомпрометировать, и он их сжег в камине, вместе с какими-то счетами и двумя-тремя тетрадками, но один из документов — японская рукопись на нескольких страницах плотной бумаги остановила его внимание, потому что вторая половина состояла из адресов и фамилий, причем адреса были написаны латинскими буквами… Он присмотрелся внимательнее, — это были лондонские, парижские, марсельские, ниццкие, миланские и римские, берлинские и амстердамские, нью-йоркские, вашингтонские и даже один петербургский адреса лиц, фамилии которых написаны по-японски.