Татьяна Мудрая - Чёрная невеста

— Кроме того, я собираюсь зарабатывать личные деньги: у меня образовался свой круг заказчиков.

— Асенька, когда семья разрастётся, всё твое умение понадобится там.

— Только учти, каждый год устраивать кладку, будто саранча, я не собираюсь.

— Сколько детей Бог даст, стольким и радоваться буду.

На любой пароль готов отзыв. Правильная охота с флажками. Нет только одного вопроса и одного-единственного ответа — и то, и другое из трёх слов, — но лично я не собираюсь его добиваться. Слишком Ярослав хорош собой, чтобы мне хотеть чего-то сверх уже данного.

— Слав, ну не могу же я вот так насовсем со своими друзьями-заказчиками распрощаться. Нужно девишник соорудить. Заодно с мальчишником. И показать им тебя, чтобы примирились с мыслью о разлуке.

«Почему разлука, — наверное, хотел сказать он. — Я не буду тебе мешать, если захочешь уделять прежним друзьям часть времени».

«Потому что на одну приманку, как ни будь она жирна, тащится лишь одна рыбка, — не ответила я. — У готов гаремы не приняты».

Когда уже и платье, и фата из чистейших бело-кремовых материй были мной придуманы и сшиты, а день свадьбы должен был вот-вот грянуть, мы собрались.

Я было попробовала намекнуть, Славе, что крипт моей любимой церкви, где не так давно хранились гаванские сигареты в тюках, а теперь собираются устроить дешёвую столовую для нищих, — не самое лучшее место для тусовки. Но он внял не очень, потому что имел свои резоны: за аренду платить не надо, табачный запах легко убрать, воскурив чуточку ладана, а на тот пожарный случай, если нам понадобится что-нибудь вскипятить или вообще приготовить, имеются электроплиты.

И вот в назначенный день и час мы стали у разверстой подвальной двери, а вереница утончённых аристократов с того света стала спускаться вниз парами. По ходу они учтиво кланялись мне и моему жениху: нижние юбки и подошвы сапог при этом крахмально поскрипывали, полы длинных жакетов и сюртуков слегка колыхались под сквозняком, тянувшим снизу.

— Красота какая — антикварная. Старинная, — прошептал Слава мне на ухо. — Только нужно было бы тебе посветлее нарядиться. Того и гляди сольёшься с массой.

— Это у тебя свадебный фрак не испачкается от лишнего раза, — ответила я. — Мои-то кружева и оборки мигом посереют от пыли.

Потом мы повернулись и канули вслед за прочими вниз по крутой винтовой лестнице.

Электричество подмигивало нам вслед тусклыми глазками, снизу доносился уютный аромат свежеиспеченного хлеба и терпкого вина: кое-кто из моих прежних сестёр постарался.

Только вот когда мы со Славой одолели последнюю ступеньку, весь свет с громким щёлком вырубился. С долгим, натужным скрипеньем затворилась дверь.

В густой тьме нас обступили белые маски с провалами на месте ртов и бровей. И ни слова.

А со всех стен глядели прозрачные, словно кисея, силуэты: Скользящая подняла руки к сводам и распустила по ним свой зыбкий плащ, будто крылья, Дракон приоткрыл мохнатую пасть и завил вокруг колонны тонкий, одетый звездами хвост, Голландка двигалась на всех парусах, будто готовясь унести всё собрание в неведомые дали. А в глубине с легкой иронией наблюдал за испугом моего мужчины Монах в широкой рясе и доходящем до самых бровей куколе.

Слава покрепче стиснул мне руку.

— Ничего, они тоже пришли попрощаться, — ответила я в полный голос, и его распевы заметались между полом и потолком словно стаи летучих мышей.

— Мы тоже пришли помянуть чужую свободу, — нестройным хором вторили маски. — Опеть невесту, нарядить суженую.

Мой будущий муж кое-как пришёл в себя. Отпустил изрядно помятую перчатку.

— Надо подняться и сказать, что тут не всё в норме, — сказал он громко.

— Не ходи никуда, — посоветовала я спокойно, — Изо тьмы да во тьму переходить опасно. Лестница крутая, ступени скользкие. Подожди.

На этих словах зажглись сотни толстых свечей из чёрного воска. Человеческие силуэты мягко выступили из мрака, феерические — без остатка растворились в нём.

— Молодец твой парень, — с удовольствием произнёс Грим, мой лучший френд и муж моей доброй френдессы Сириэль. — Не завизжал и не струхнул ни разу. Достойно!

— Вельми достойно, — снова раздался хор нестройных голосов.

— А теперь, друзья, настало время есть, пить и веселиться! — крикнул Грим.

На этих словах скрипнул рычажок реостата, и всё пространство подвала залилось мягким рыжеватым сиянием. С кастрюль и котлов мигом слетели крышки, победным залпом отсалютовали пробки от шампанского… ну и много чего было тут наготовлено и принесено. Даже гитар было две, не говоря о свистковых и ударных. Кроме готов, присутствовал и самый натуральный сакс с виртуозным свингом, так что получилась вполне себе живая музыка.

Вот так и резвились мы непонятно сколько времени, сотрясая столпы и непробиваемую для звуков крышу. И все, кроме Славика, понимали, что Теневые радуются и ликуют вместе с нами.

Так быстро улетело время, что наряжать невесту и сдувать пылинки с жениха в самом деле пришлось на этом самом месте.

Я торжественно поднимаюсь по ступеням, похожим на улитку, придерживая подол. Атласные трубы складок переливаются синим, розоватым и лиловым, как свежий снег на рассвете. Корсаж держится на пластинах китового уса, как в старину. Кружевная косынка лежит поверх декольте, из рукавов видны лишь кончики пальцев — ногти начернены в цвет волос, — а волосы пущены по спине и смутно блестят из-под фаты, словно полированный обсидиан. На шее — серебряный крестик с кельтским кругом, лицо и даже губы чуть напудрены, чтобы не бросалась в глаза природная смуглость. Покров и убор нетронутой чистоты.

На предсвадебной исповеди отец Ксенофонт реально удивился, что я девственница. Даже не сразу поверил. Он что — ко всем будущим попадьям такой непомерно толерантный?

— Не разменивать же червонец на пятаки, — ответила я коротко.

И вот мы стоим перед аналоем рука об руку. Я в белом, он, как положено будущему священноотцу, в чёрном. Считается, что тот, кто ступит на молитвенный коврик первым, того и власть в семье: ну, я на своём не настаивала. Сзади дружка жениха и подружка невесты — оба из моего готского круга, который так необходимо соблазнить, — держат над нами уменьшенные копии здешнего купола, дожидаясь, когда смогут их нахлобучить.

Ловля на крючок прекрасной мужественности. Канторства. Красоты. Вечной любви до гроба.

Одного не знают ни священник, ни диакон, ни жених.

Если чёрное — защита от того, что внутри, белое должно пропускать это внутреннее наружу.

Что с успехом и делает.

Лучи того и другого света схлёстываются, скрещиваются, как шпаги, вьются, переплетаясь друг с другом, и я — похоже, что вообще одна, — вижу, как плавятся и обтекают от незримого жара украшения на стенах, а иконы начинают обильно мироточить.