Мария Скрягина - Тайна спящей царевны

Алай проспала весь день до вечера. Потом сидела молча у костра, разглядывая что-то в его пламени. Отец зашёл неслышно и наблюдал за ней. Его поразило, как осунулось у дочери лицо, стало какое-то взрослое, сосредоточенное, с некрасивой морщиной между бровей. Он всё бы отдал, чтобы эта морщина испарилась, разгладилась, чтобы синие глаза засияли, как прежде, чтобы девочка улыбнулась. Сердце его сжалось при мысли о словах шаманки, он вдруг ощутил всю тяжесть камня, что таскал на душе с того дня. Рано или поздно Алай отберут у него, у девочки из тумана своя судьба, неясно какая, но ему, он знал точно, придётся вернуться в туман уже одному.

Он присел рядом, обнял дочь. «Жеребёночек, напугала ты меня. Что с тобой, миленькая? Что случилось?». Она подняла на него свои синие глаза, и лицо её исказилось от боли: «Папа, я убила живое…». Сказала и уткнулась ему в грудь. Он почувствовал, что она плачет. «Ничего страшного, жеребёночек, ничего, это бывает. Так устроена жизнь, так устроена. Если хочешь, больше не будешь ходить на охоту. Будешь дома, не плачь, маленькая моя, только не плачь». Он уложил её спать и вышел наружу. «Надо же — «убила живое». Он догадывался, что утром был не просто случай на охоте, там было что-то, чего он не мог понять. Белое лицо с красной извилистой ниточкой все еще стояло у него перед глазами. Он отёр лицо снегом и ушёл в ночь, к лошадям.

«Папа! — она тихо позвала его. — Папа, не ходи на охоту. Медведь убьёт тебя». Кертек остановился. Он не был трусом и даже, зная, что это правда, все равно пошёл бы. Но он хотел понять, наконец, что такое заключено в этой девочке, которая разговаривает с волками и которая умирает вместе с убитой птицей. «Откуда тебе это известно, доченька?» — спросил он мягко. «Я видела». Он всё же собрался уйти, как вдруг Алай мёртвой хваткой вцепилась ему в руку: «Не ходи». Она посмотрела на него строго и зло, и ему так захотелось спать, что подогнулись ноги. Кертек уснул у порога, а с охоты не вернулся его соплеменник.

После он уже не ломал голову, он все понял. У него не будет дочери. Потому что у шаманов нет ни отцов, ни матерей, ведь они сами — и отец, и мать своему племени. Оставалось только смириться.

В тот день шаманка Янар сама нашла Алай. Она была очень старой, на её веку родилось и умерло множество людей, сменялись вожди, а к ней смерть всё не приходила. Она ещё держалась благодаря необычайной внутренней силе, которую черпала будто из другого мира.

— Ты ведь хочешь спросить меня о чём-то? — сказала она строго, и Алай смутилась.

— А я даже знаю, о чём. — Старуха усмехнулась. — Ты была ещё очень маленькой, но я уже видела в тебе зерно. И смотрю, это зерно прорастает и не даёт тебе покоя.

Чего же ты желаешь? Тебя манит тайна? Сила? Но что ты понимаешь в этом? Ты чувствуешь в себе волшебство, и думаешь, что владеть им легко, что оно будет на службе у тебя? Какое заблуждение…

Ты только в начале пути, и ещё можно отступить, поверь мне, можно. Ты считаешь себя неповторимой, единственной, гордишься этим, но исключительность означает одиночество. Ты одинока в своих видениях, ты одинока, когда лечишь, когда отправляешься в мир духов, когда разговариваешь с ними и просишь помощи, ты один на один со своим даром. И то ли он тебе награда, то ли проклятие. Ты не можешь быть, как все, у тебя особое положение, нельзя быть слабой, трусливой и безответственной, нельзя делать то, что хочешь, а лишь то, чего ждут от тебя. Днем ли, ночью — вставай, иди по первому зову. Нравится тебе такая судьба?

Шаман — это душа племени, его корень. И ты должна осознать себя не просто человеком, ты должна осознать себя корнем племени, который держит его на этой земле, который связывает его с небесами. Ты не есть просто Алай, ты больше, чем она. Нужно быть доброй — будешь доброй, понадобится твоя жестокость — будешь жестока. Ты готова к этому? Выдержишь?

Мне было столько же лет, сколько тебе, когда я тяжело заболела. Все думали, что умру. Меня била лихорадка, я не могла ни есть, ни спать, лежала в беспамятстве, в сплошной черноте. Потом меня стали мучить видения. Кто-то настойчиво звал меня. Он кричал то громко, казалось, лопнут барабанные перепонки, то шептал тихо, но от этих звуков хотелось бежать на край света. Так однажды я очнулась в лесу, не помню даже, как туда забрела. Увидела костёр и пошла на его свет, хотя ноги едва держали меня.

Возле костра сидели духи — страшные, причудливые животные, которые уже ждали свою жертву. Они схватили меня и стали рвать в клочья, содрали кожу, перебрали кости, вынули все внутренности. Боль была жуткая, но они не останавливались… Потом духи дали мне новое сердце, и я стала шаманкой.

— Ты рассказываешь ужасное…

— Подумай-подумай, — говорила старуха, разглядывая белое лицо с глазами цвета весеннего неба. Она знала, что всё уже решено, что не пройдёт и месяца, как у племени будет новая шаманка, но ведь нужно было сказать о главном, о том, что духи не скажут никогда?

Почему она была такой, откуда появился этот необъяснимый дар, то слабо мерцающий в ней, спокойный, изливающий серебристое лунное сияние, иногда зеленоватое свечение или охватывающий её, как болезненный жар, как огонь, Алай не знала. Сколько она себя помнила, странное ощущение незамкнутости собственного существа уже было. Были и странные вопросы, едва научившись говорить, а может быть, и мыслить, она спрашивала себя: «Кто я? Откуда? Зачем я здесь?».

Мать и отец отвечали что-то, но это было не то, глыба громадного звёздного неба скрывала иные ответы, и Алай тянула вверх шею, чтобы заглянуть за нее, чтобы преодолеть этот порог неизвестности, пока однажды ей это не удалось, и чернота не разверзлась, пока не открылась Земля. Алай словно вспорола небесный шов и через небо увидела землю. А Земля была огромна — Алай чувствовала это сквозь расстояния и восхищалась. Стоило внутренне замереть, сосредоточиться, как начинали проступать страны и племена, города и народы, и Алай захлёбывалась в восторге от этих впечатлений. Ей, тоненькому подростку с плато, удалось видеть то, что не мог видеть никто. Для этого не нужны были снадобья, зелья, духи и обряды, у Алай был дар, он был заключён внутри неё и над ним никто не был властен.

Алай чувствовала болезни и умела лечить руками, она знала всё о пропажах и ворах, она возвращала из страны мёртвых и разрешала споры, она сочиняла песни о своих чудесных видениях, она предсказывала погоду. И главное, она знала будущее. Народов, племени и любого человека. Кроме девушки по имени Алай.

Что уготовано для неё, ей было неведомо. Сколько времени отпущено, неясно. Что-то нужно было успеть сделать для племени, возможно, спасти кому-то жизнь, что-то изобрести, изменить. Неслучайно же она появилась в этом высокогорном уголке. Алай искала в своих видениях ключ, смысл собственного существования, но не могла найти. Возможно, она была ещё слишком далеко, а возможно, ей не дано было знать. Алай думала о своей смерти, пыталась представить её, но все было сокрыто тёмной тишиной, только обрывок, что-то жёлтое, непонятное, расплывчатое, не пускающее взгляд дальше, словно кто-то ладонью закрывает глаза, словно уберегает от того нехорошего, что можно увидеть. Алай обречённо качала головой: «Не вижу, не вижу» — и внутри у нее холодело. Она боялась смерти.