Дороти Хейнис - Белая прачка

В мире осталось только три цвета: пурпур облаков, желтизна молнии в небе и темная зелень реки, похожей на канал, заполненный разбитыми бутылками. У излучины вода была спокойной, цвета черных чернил, а затем там, где река расширялась, появлялись маленькие зеленые волны.

Девушка стряхнула с ноги прилипшую белую гальку. Она думала о том, что за последним холмом в этой болотистой местности находится их ферма. По утрам она шла на работу три мили пешком, а ночью той же дорогой возвращалась домой. В Нокхеллоу сегодня она задержалась допоздна, пришлось много мыть, подносить, потом снова мыть. Когда она подходила к дому, было уже совсем темно.

Зимой, когда снег был глубоким и по нему невозможно было идти, она возвращалась домой только раз в неделю. Ночевала в Нокхеллоу, где ветры гудели в башнях, а пронизывающие сквозняки гуляли по углам. В такие ночи она тосковала по привычному теплу своей постели, которую она делила со своей сестрой; по комнате, где всю ночь горел камин, отбрасывая красные блики на грубые стены. А летом, когда Дженни во сне пиналась и царапалась, и Ян глухо кашлял за стеной, зарывшись в одеяло, она мечтала об одиночестве, которое помогало ей как-то жить. Она жила в постоянных мечтах, но не понимала этого, так как сама не знала, чего она хотела.

В конце рабочего дня все ее мысли были о доме, где она могла просто посидеть, поспать и ничего не делать.

Вереск посерел, деревья за рекой на фоне неба казались бумажными муляжами, в воздухе носились летучие мыши.

В вечерних сумерках все звуки были отчетливо слышны, как звон колокола в пустой комнате. Девушка остановилась, прислушалась. В деревьях пронзительно крикнула птица, эхо, рыдая, вторило ей. Что-то выскочило из вереска, задело камень и улетело, откуда-то от реки донесся шум плещущейся воды. Эти звуки то усиливались, то исчезали, то раздавались снова. Это, наверное, мама стирает белье Яна. Когда у него начинались приступы кашля, он харкал кровью в кувшин, стоящий около кровати, белье становилось мокрым от пота. В доме воды не было, и маме приходилось спускаться к реке, стирать там белье и затем сушить его на улице.

Шум плещущейся воды усилился и, когда Мэри подошла совсем близко, вдруг прекратился.

— Мама! — крикнула она, — тебе помочь, мама?

Женщина не ответила. Она стояла согнувшись — призрачный белый силуэт в серых сумерках. На ней был белый халат, доходящий до лодыжек. В том месте, где она полоскала какую-то одежду, вода казалась белой, как молоко. Вся эта картина создавала такое впечатление, что женщина как будто что-то вспомнила, вскочила с постели и поспешила к реке, еще не проснувшись окончательно.

Она старательно терла и полоскала белье, погружала его в воду и шлепала им по воде, затем выпрямлялась, держа иссиня-белое белье на вытянутых руках, затем выжимала его, встряхивала и снова погружала в воду. Вдруг, потревоженная чем-то, она оглянулась, и Мэри увидела, что это совсем не ее мать. Женщина была маленького роста с увядшим гадким худым лицом. У нее были жуткие маленькие голые ноги с перепонками, как у утки.

Девушка отшатнулась, онемев от ужаса. Она бежала, спотыкаясь о камни, постоянно оглядываясь, проверяя, не бежит ли эта женщина за ней. Она ничего не видела, кроме этой белой тени, которая стояла неподвижно и смотрела ей вслед.

На кухне мама грела на печи молоко. Она была большой и уютной, длинные волосы спускались до середины спины. Она поставила чашку с блюдцем на стол и приложила палец к губам.

— Дженни спит, — сказала она, — не буди ее.

— Мама, мама…

— Потише. Что с тобой? Случилось что-нибудь в Нокхеллоу?

— Нет, нет, мама. Мама, там внизу женщина, стирает — мне она не понравилась. Если бы ты видела, как она посмотрела на меня, какое у нее ужасное лицо.

— Мери, она говорила с тобой? Она говорила?

— Нет, но она подошла бы ко мне, если бы я не убежала.

— А ты разговаривала с ней? Спросила ее о чем-нибудь?

— Я только сказала: «Мама». Я думала, это ты стираешь для Яна. Затем она обернулась.

— Что она стирала, Мэри, ради бога? Ты заметила?

— Что-то белое, я не знаю. Мне это не понравилось. Мама, что это? Что я сделала?

— Бог нам поможет, дитя. Говори тише, ты разбудишь брата. Он не должен знать об этом. Мэри, это была белая прачка, она стирала саван для мертвеца. Будь благословенны твои легкие ноги. Благодаря им она не смогла догнать тебя, иначе ты бы стала хромой. Она ударила по ноге Донала Фергуса мокрым саваном, и он больше уже не мог ходить.

— Но для кого этот саван?

— Кто-то скоро умрет. О, Мэри, у него сегодня был очень плохой день — три чашки крови после завтрака. Он и так очень слаб после последнего кровотечения.

— Ян?

— Да. Она бы сказала тебе об этом, если бы ты подползла и схватила ее. Она должна ответить, если ты первой схватишь ее, но не стоит рисковать. Она стирала саван Яна.

— Но она не имеет права! Она не должна приходить и говорить об этом. Какое право она имеет готовить саван до того, как Ян умер?!

— Тихо, дорогая, успокойся. Зато у нас есть время подготовиться. Ее тоже можно пожалеть — всю ночь стирать эти страшные вещи, которые всегда приносят людям горе. Даже Бог должен пожалеть это несчастное существо.

Утром Мэри не пошла на работу. Ужас от встречи с белой женщиной не покидал ее, она боялась выйти из дома. Пусть кухарка кашеварит на кухне в Нокхеллоу, пусть служанка выполняет там свою лакейскую работу, она останется здесь до тех пор, пока не наступит смерть, и тело ее брата не будет вынесено через порог.

— Что с Мэри? — спросил Ян, лежа в подушках. Лицо его было бледным и не по-мужски красивым.

— Она заболела сегодня ночью. Я оставила ее дома на день-другой.

— Бедная мама!

Он сжал губы, чтобы не закашляться.

— Всегда в этом доме кто-нибудь болеет. Не думай, мне сегодня лучше. Скоро я снова смогу ловить рыбу.

Женщина отвернулась, чтобы он не увидел ее слез.

Он был уверен, что поправится, постоянно говорил о реке, где лососи, выпрыгивая из воды, описывали в воздухе серебряные дуги.

Когда солнце пригрело, его вынесли на улицу. Мэри молча сидела около него. Яна удивляло, почему она не разговаривает с ним. Она чувствовала, что не может оставить его ни на секунду, что должна все время быть около него. Но она все время сдерживалась, чтобы не сказать ему какого-нибудь грубого слова. Вдали виднелась голубая линия реки, солнце пекло, как паяльник. Мама работала, Дженни тоже. Только девушка и ее брат бездельничали, они лениво сидели на улице, он усталый от жары, она усталая от страха.

Вспомнив о смерти отца, она попыталась представить, что она будет чувствовать, когда Ян умрет.