Ким Ньюман - Эра Дракулы

— А вы слышали о его последнем эдикте? — Ратвен протянул свиток официального пергамента, скрепленный алой лентой. Тот развернулся, и Годалминг увидел оттиск дворцового секретариата. — Он хочет щелкнуть бичом на то, что называет «неестественным грехом», и издал указ, согласно которому наказанием за содомию теперь станет казнь на месте. Метод, естественно, будет старый, проверенный — кол.

Годалминг взглянул поверх бумаги:

— Содомия? И почему она оскорбляет принца-консорта?

— Вы забываете, Годалминг. У Дракулы нет английской терпимости. Он провел часть юности заложником у турок, и можно предположить, что его захватчики пользовались им время от времени. Также его брат Раду — известный, что немаловажно, как «Красивый» — имел вкус к мужскому вниманию. А поскольку он предал Влада в одной из бесчисленных семейных интриг, то принц-консорт занял столь резкую позицию в отношении гомосексуалистов.

— Это кажется довольно-таки несерьезным делом.

Ратвен раздул ноздри:

— У вас ограниченное понимание происходящего, Годалминг. Только подумайте: едва ли найдется хотя бы один выдающийся член любой палаты, который в то или иное время не сношал посыльного. Когда придет декабрь, по рождественским деревьям Дракулы будут медленно сползать крайне примечательные феи.

— Какая любопытная картина, мой господин.

Премьер-министр отмел жестом замечание, ногти в форме брильянтов сверкнули на свету.

— Ча, Годалминг, ча! Разумеется, в проницательном разуме нашего валашского принца одно действие может преследовать немало целей.

— В смысле?

— В смысле, в этом городе есть «новорожденный» поэт, ирландец, известный любовными пристрастиями и безрассудным сотрудничеством со своим земляком, чья память сейчас не в чести. И, осмелюсь сказать, этими качествами он известен гораздо больше, чем своими стихами.

— Вы имеете в виду Оскара Уайльда?

— Естественно, я имею в виду Уайльда.

— Он последнее время не так часто бывает у миссис Стокер.

— Да и вам не стоит, если вы цените свое сердце. Моя протекция не может защитить от всего.

Годалминг мрачно кивнул, но у него были причины для продолжающихся визитов на ночные приемы Флоренс Стокер.

— Где-то у меня лежал отчет о делах мистера Оскара Уайльда, — сказала Ратвен, ткнув пальцем в пирамиду бумаг. — Его передали под мою личную ответственность, как писателя, дабы я мог с интересом следить за развитием и здоровьем наших лучших творческих умов. Вам будет приятно знать, что Уайльд принял вампиризм с энтузиазмом. Сейчас же большую часть своего времени он проводит, вкушая кровь юношей, это даже несколько затмило его эстетический пыл, и Уайльд совсем потерял интерес к фабианскому социализму, с которым, к сожалению, флиртовал в начале года.

— Вы явно питаете к нему интерес. Я же всегда находил его утомительным. А эта привычка хихикать, прикрывая рукой плохие зубы!

Ратвен рухнул в кресло и пригладил длинные волосы. Премьер-министр одевался почти как денди, преданный причудливым манжетам и галстукам-шарфам. В «Панче» его называли «совершеннейшим мургатройдом».

— Мы размышляем над ужасающей возможностью того, что Альфред, лорд Теннисон, будет веками держать за собой титул поэта-лауреата. Проклятие, только представьте, «Локсли-Холл шестьсот лет спустя»! Да я лучше стану пить уксус, чем жить в Англии, допустившей такой ужас, вот и ищу благоприятную альтернативу подобной перспективе. Если бы все было иначе, Годалминг, я бы выбрал участь поэта, но, увы, тираническая судьба с бесценной помощью принца-консорта приковала меня к скале бюрократии, и теперь орел политики выклевывает мне печень.

Тут Ратвен поднялся и подошел к книжным шкафам, где и остался стоять, рассматривая любимые тома. Премьер-министр наизусть знал довольно большие отрывки из Шелли, Байрона, Китса и Кольриджа, мог извергнуть из себя куски из Гете и Шиллера в оригинале. Сейчас же он пылал энтузиазмом к французам и декадентам. Бодлер, де Нерваль, Рембо, Рашильд, Верлен, Малларме; большинство из них, если не всех, принц-консорт с удовольствием посадил бы на кол. Ратвен считал, что скандальный роман «Наоборот» Жориса Карла Гюисманса обязан прочитать каждый школьник, а в идеальном мире вампирами становились бы исключительно поэты и художники. Тем не менее ходили слухи, что после обращения творческие способности в людях затухали. Гордый филистер, Годалминг скорее предпочел бы охотничий пейзаж на стене любым обоям от Уильяма Морриса и никогда не страдал ничем, даже отдаленно напоминающим художественную склонность, а потому подтвердить данный феномен не мог.

— Но, — сказал премьер-министр, поворачиваясь, — из нас, старейшин, у кого еще найдется достаточно остроумия и разума, дабы служить посредником между принцем Дракулой и его подданными и держать воедино новую империю живых и мертвых? У безумного сэра Фрэнсиса Варни, которого мы спровадили в Индию? Не думаю. Ни один из карпатских аристократов также не подходит: ни Йорга, ни фон Кролок, ни Мейнстер, ни Тесла, ни Брастов, ни Миттерхауз, ни Вулкан. А что говорить о целующем ручку Сен-Жермене, везде сующемся Виллануэве, самонадеянном Коллинзе, непроницаемом Вейланде, фигляре Барлоу, скользком Дювале? Как сказали бы шотландцы, «hai mi doots». [8] На средне-шотландском диалекте это значит тоже, что «have my doubts» по-английски — то есть лорд Ратвен сомневается. Это точно. И кто остался? Бледный и совершенно неинтересный Карнштейн, все еще скорбящий по своей глупой заколотой девчонке? А дамы? Боже мой, женщины-вампиры! Настоящая стая брызжущих пеной кошек! Леди Дакейн и графиня Сара Кеньон, по крайней мере, англичанки, правда, у них на двоих нет и унции мозгов. Но графиня Залеска из Румынии, Этелинда Фионгала из Ирландии, графиня Долинген из Граца, княжна Аза Вайда из Молдавии, Эржбета Батори из Венгрии? По моему мнению, ни одна из титулованных распутниц не подойдет ни принцу-консорту, ни народу Британии. Можно с таким же успехом дать работу одной из этих безмозглых тварей, которыми Дракула пренебрег, дабы жениться на пухленькой Вики. Нет. Среди старейшин остаюсь только я. Вот он я: лорд Ратвен, странник и острослов. Безземельный англичанин, так долго отсутствовавший на родине, но теперь призванный на службу своей стране. Кто бы мог думать, что я займу кабинет Питта, Пальмерстона, Гладстона и Дизраэли. И кто может унаследовать мое место? Apres moi le deluge, Годалминг. После меня хоть потоп.

Борегар шел в тумане, обдумывая факты, полученные во время дознания. Члены клуба ждали полного отчета, а потому он чувствовал необходимость привести данные в надлежащее состояние, то есть в порядок.