Карл Штробль - Августовская пуща

(Августовская пуща — это лесной район на территории современных Польши и Беларуси. Во время Первой и Второй мировой войны здесь шли тяжелые бои. В рассказе речь идет о событиях Первой мировой войны, когда это место входило в состав Российской империи)

В лесах под Августово наша пятерка ландштурмистов [1] Ландсштурм — разновидность резервных вспомогательных частей в Германии и Австрии, что-то вроде ополчения — примечание переводчика. отделилась от остального отряда во время обхода обширного болота. Они пошли налево, мы — направо., когда дошли до двух брошенных в грязь бревен: Ну, так получилось.

Впереди шел Люфтшульц. Он балансировал на припорошенных снегом и покрытых ледком пнях, махал руками как крыльями и каркал по-вороньи. Люфтшульц был веселым парнем.

Из серо-зеленоватого куска льда торчали две руки с судорожно стиснутыми пальцами. Кто-то тут погиб. По рукам нельзя было опознать: был ли это кто-то из наших, или российский мародер. Ржавая рахитичная болотная трава местами пробивалась из-под снега, будто волосы из черепа, присыпанного тонким слоем земли.

Вскоре после этого совершили открытие. Глубокий след тянулся через лес. Снег вокруг был растоптан и разрыт. На деревьях вокруг были зарубки, нанесенные, по всей видимости, намеренно. Пошли по этому следу и оказались у покрытого льдом озерца в низине. Снег на его берегах был вытоптан, а ледовый покров озерца разбит. Большие льдины торчали острыми концами во все стороны.

Не нужно особой проницательности, чтобы догадаться — тут русские затопили одно из своих больших орудий, а может и несколько, лишь бы нам не достались.

Карл Саммт снял плащ, положил его на землю, а сам засунул руки в черную воду, которая уже начала покрываться новой, пока еще тоненькой корочкой льда.

— Если это не огромная труба, на которой играют русские трубачи, то тогда ствол пушки, — сказал он.

Мы обрадовались, что удалось перехитрить русских. Симонидес по этому поводу достал флягу с коньяком, из которой каждый сделал по глоточку. Потом он взял с собой Саммта, и они отправились доложить начальству. А мы трое остались ждать у озера, чтобы никто не стащил из гнездышка яйца, которые мы нашли.

Роберту Эклеру этот отдых был просто необходим. Сердце не желало повиноваться ему. Он был старшим мужчиной, работал писарем в адвокатуре. И вот его оторвали от писанины и приказали бегать. И еще как бегать! Он рухнул в снег как заяц. Люфтшульц рассказывал анекдоты.

Часа через три наши товарищи вернулись. Они были обеспокоены. Несмотря на усиленные поиски, не нашли даже следа основного отряда. Люфтшульц был обеспокоен — мы потеряли три часа, а до сумерек оставалось совсем немного.

— Было достаточно, — сказал он, — вернуться по нашим следам и проследить маршрут отряда.

Карл Саммт нахмурился и присел на корточки в снегу.

— Если все так просто, можешь попробовать сам, — ответил он Люфтшульцу. — Возвращались. Дошли до места, где в лесу все вытоптано. Дальше иди, куда хочешь.

Люфтшульц не сказал ни слова, взял карабин и ушел в лес. Я встал и последовал за ним. Но и наши поиски был напрасны. Все было именно так, как сказали Саммт с Симонидесом. Вырезанные шрамы на деревьях вели в никуда. По следам ничего нельзя было определить. Пошли по одному, который показался нам лучшим. Вскоре нашли трех русских в кровавом пятне на снегу. Все они были мертвы и не могли нам ничего сообщить. Мы не могли орать либо стрелять, это могло привлечь внимание своих, но могло навести на нас русских. В лесу полным-полно было мародеров из разбитой российской армии.

Ночь провели в снежной хижине, которую слепили в сумерках под огромной елью. Караулили по очереди, потому что временами то приближаясь, то снова отдаляясь слышался звериный вой. Мы не сомневались, что в зимнем лесу рыскают волки. Утром мы увидели, что за ночь выпало много снега. Он скрыл все следы, и лес казался совсем чужим — казалось, в нем не ступала нога человека.

Решили оставить добычу, и, прежде всего, найти какой-то из наших отрядов, если не хотели погибнуть в этом зимней глуши. Съели по половине нашего рациона и двинулись в путь. Перед выходом решили — будем идти в одну сторону, не тратя времени на лазанье по гуще, пока не обнаружим людские следы. В первые часы нашего тяжелого марша еще помечали лопатками деревья, чтобы найти дорогу к озерцу. Потом от этого отказались — это отнимало слишком много времени, а у нас его не было, хотя бы из-за Экерта. Он был полностью изможден, и нам было необходимо побыстрее выбраться из этих снегов. Бедолага останавливался каждые 10 минут, он уже не мог восстановить дыхание, все время задыхался. Бывало, опускался на колени из-за головокружения, а потом тащился дальше. Так прошел день, а мы не нашли ни малейшего ориентира для дальнейшего марша. А этот собачий лес становился все более диким, а мы виляли между болотами и непроходимой пущей в неизменной серости хмурого дня. Уже даже не знали, придерживаемся ли мы еще выбранного направления.

В конце концов Эклер совсем выбился из сил. Мы вынуждены были его тащить. Симонидес провалился в какую-то яму, заполненную водой. Она не замерзла, а была лишь припорошена снегом. Может быть, в лесу били какие-то теплые источники, и поэтому вода не замерзла. К счастью, он сумел быстро выбраться из воды, схватившись за карабин, который мы ему протянули. Мокрый мундир прилип к его телу. А через полчаса замерз и стал раздирать тело.

Мы доели оставшиеся консервы. После отдыха Эклер сказал, что дальше никуда не пойдет. Симонидес тоже воспротивился, показывая на раны размером с талер, которыми он покрылся. Силой заставили их продолжить путь. Шел густой снег.

В овраге между двумя продолговатыми пригорками нам на глаза попался дуб, на коре которого очень примитивно был вырезан кубок и русский крест. Вырезан он был давно, потому что рост дерева будто растянул рисунок, и он уже начал затягиваться свежей корой. Неподалеку от оврага кружила стая ворон, видимо высматривали какую-то падаль. Мы увидели измазанный и перекореженный кусок внутренностей, который птицы пока еще не расклевали. Люфтшульц был резником и у него был натренированный на такие вещи взгляд. Он хотел что-то сказать, но только покачал головой, а потом пробормотал, что поблизости должны быть волки.

Поскольку Эклер уже не мог ступить ни шагу, сделали с Люфтшульцем из наших карабинов подобие носилок, и волокли его на них. Карл Саммт шел впереди. Симонидес прихрамывал сзади и постанывал на каждом шагу. Мы понимали, что надолго наших сил не хватит.

Около пяти началась снежная буря, от которой нас и лес не мог укрыть. С крон деревьев падали снежные лавины, а ветер был таким, что, казалось, сорвет мундиры с тел. Мы все промерзли и перестукивались зубами. Люфтшульц отметил, что российская зима начинает нам показывать свой характер. Значит, мы потихоньку можем готовиться к последней поверке. Пот превратился в лед. А обледеневшие бороды болезненно натягивали кожу.