Олег Мизгулин - Морок

На выгрузку муки Олег в отличие от зачуханных и зашуганных сопризывников одел подменку. Белые пыльные мешки выгружали все: и старые, и молодые. Там, где капал рубль, труд не считался зазорным и для дедовской масти. Всё изменилось, когда наряд по выгрузке закрыли, а спущенные на землю мешки нужно было транспортировать до хранилища. За это «бабло» не платили, и дедушки справедливо полагая, что остальная работа чисто гусёвская, уселись помягче в тенёчке с сигаретками в зубах.

— Давай, давай! Шустрей таскаем… А ну, не «шарить»! Все работаем! — Понукая гусей, орали старые.

Олег, было взаливший мешок на плечо, немедленно сбросил его. Уселся напротив дедушек и демонстративно закурил.

— Продолжаешь гнуть, Бурый? — Весело кто-то крикнул из ротных.

— Продолжаю! — В тон ответил Олег, выпуская дым из ноздрей. Чего бы ему не гнуть… Он Бурый… Было б нелогично «заявлять» о себе в столовой, а потом летать в одной упряжке с гусями.

После обеда, десятка Мироновской команды стала готовиться в караул. Двое заступило в дневальный наряд. Остальных развели на хозработы.

Молодых, повели убирать плац под метлу. Как только офицер исчез, Головной бросил свой веник за бордюр и пошёл искать укромное местечко для сна. Нашёл не сразу, но всё же… Это была заброшенная котельная. Новоотстроенная, давно функционировала и обеспечивала теплом в зимний период, солдатские казармы. А эта стояла заросшая бурьяном, со скошенной дверью и разбитыми окнами. Стояла старая постройка отдельным государством, далековато от казармы и столовой, на каком-то пригорке. Кочегарка была полуразрушена, но комнатка кочегара была в идеале: хромой столик, табурет, а как откровение — топчан, с матрацем и проеденной молью байковым одеялом. То, что нужно. Здесь Олег и прилёг. И проспал, надо сказать, хорошо.

В казарму он вернулся в седьмом часу, когда там уже активно хозяйничал сменившийся караул. На все двести процентов гремела музыка, выбивая ударные ритмы попсовой мелодии. Усиленный через колонки, звук, заставлял стёкла окошек вибрировать.

— Де-вуш-ка мечты!!!

— В этот вечер, не со мной

— Осталась ты…

В самом конце казарменного помещения, близ спортивного закуточка, двигались в танце молодые солдаты, извиваясь в экспрессии от музыкального шедевра. Руководил хореографией Дождь, который сам в шлёпках на босу ногу, выкидывал плясовые коленца. Было очевидно, что для гусей из всех припашек, эта самая, что ни на есть приятная: вернее не идущая в разрез и противу воли.

— Веселей, гусьва, жги! У-у-у!!! — Сквозь музыку орал каптёрщик, совершая не мыслимые выкрутасы.

Встретив взгляд Олега, оскалился в безудержной улыбке и подмигнул как доброму знакомому.

— Бурый! Айда танцева-ать!

Головной улыбнулся в ответ и отказно мотнул головой. В отличие от подневольной гусьвы, у него был выбор.

После ужина, всем солдатам отводилось личное время, отчасти на подготовку внешнего вида к утренней проверке, отчасти на своё усмотрение (письмо домой, просмотр телепередач). Дедушки, не мудрствуя лукаво, ту часть досуга, что являлась хлопотной и обязательной для всех, сбрасывали на посильные плечи молодых, а сами откровенно развлекались в силу своих интересов. Кто за штангой, а кто просто пялился в ящик. Гуси подшивали подворотнички на кителе, в первую очередь дедам, а уж после, если оставалось время, себе. Попутно не забывали натирать дедовские бляхи на ремнях и наглаживать утюгом кому надо, стрелки на рукавах кителя. Бытовая комната была занята исключительно гусями. Почти у каждого в руках было по паре не своей одежды и напутствие на выполнение первостепенных задач. Гуси галдели, толкались в очереди за утюгом и шипели друг на друга, внешне и впрямь напоминая этих склочных деревенских птиц. Дедушки иногда кое-кому «вставляли пендюлину» для ускорения и развития процесса, а так, в общем-то, и не вмешивались. Внешне картина считалась благопристойной и в миру армейских стереотипов носила название: «понять службу».

Головной понимал службу не так, как остальные и поэтому подшивал только свой китель, чистил только свою бляху, гладил свои штаны. Обычные стандартные подворотнички, закупленные в военторге, у солдат не котировались давно. Вместо них давно использовали белоснежные простынки, разрезаемые не условный размер воротника кителя. Кусок порезанной простыни сворачивался в несколько раз, и получалась толстенная внушительная подшива, которая проглаживалась хорошенько утюгом, а затем белыми нитками подшивалась под воротник. Ежевечерне перед отбоем, подшива отдиралась от кителя, чтобы пройти ряд процедур освежевания: стирку и глажку; после чего простиранная и просушенная утюгом подшива возвращалась на исконное место. Именно свежесть подшивы, первоочередно проверялась на каждом утреннем осмотре. В армии и в тех сферах службы, где присутствует факт ношения полевой формы, подворотничок служит индикатором чистоплотности и аккуратности рядового состава. Грязь на подворотничке — это антипоказатель, и касается напрямую командира роты или взвода. Естественно, если высокое начальство тыкает его мордой в подобные косяки, командир непременно «вставляет пистон» сержантскому составу. Сержанты — это, как правило, старослужащие. Нетрудно догадаться, кому «вставляют» они…

Олег протолкнулся к гладильной доске и молча без слов, скинул с неё стариковский китель.

— Эй, ты чё творишь?! — Возмутился белобрысый, круглолицый солдат, которого деды окрестили Хохлом. — Это же Увара китель. Он ща прибъёт…

— Заметь, тебя прибьет, а не меня! — Ответил Головной и выхватил у него утюг. — Спокойно! Я только подшиву проглажу…

Гуси зашумели рассерженным гулом.

— Эй, Голова! — Выкрикнул Артур (он же Губа) — Кончай борзеть, а?! Мы тут все в очереди стоим!

— Я бы уважал вашу очередь, если бы вы гладили себе! — Громко и твёрдо произнёс Олег, суша утюгом влажную, постиранную подшиву. — А так… С ума сойдёшь ждать, пока вы нагладите своим господам!

— Ну, ни хрена себе! — Продолжал серчать Губа. — Ты чё, задембелел, да?! Летать не летаешь, на свой призыв хрен кладёшь! Деды ведь когда-нибудь уйдут, Голова, и чё, тогда?!

— И чё, тогда?

— Да всё может быть… Ты смотри… Тебе с нами служить.

Олег оторвал белой нитки побольше, и плотно подошёл к собеседнику, пронзив того взором, как иголками.

— Слышь, ты… Дерзяк липовый! Ещё раз слово поперёк скажешь… — Резкий удар под ложечку согнул Артура пополам, но Головной, прихвативший пальцами его подбородок, выпрямил его. — Так вот, я сделаю так, что ты потеряешь вес и среди своего призыва, веришь, нет?! Будешь летать до самого дембеля… Я могу и такое устроить!

Гуси заволновались, призывая притушить конфликт.