Олег Мизгулин - Морок

Из отчёта и донесений врачей-извергов доводилось в подробной форме, как подопытные сходили с ума в течение текущего времени. Наблюдающие отмечали, что у всех несчастных вспыхивали, оживали глаза ненадолго… Большая часть выкашливала истерический хохот с переменным бульканьем в горле и бессвязным мычанием. Некоторые начинали плакать, креститься, а потом смеяться. Другие — наоборот. Кто-то пытался запихнуть картинку себе в рот и разжевать (но благо, распечаток хватало). Девяносто семь единиц живого материала, как говорилось в отчёте, при контакте любительской работы подростка-абстракциониста, получило сильнейший психологический шок. Необратимый. Цепляющиеся за жизнь, выжившие физически, несчастные люди получили удар изнутри. Эмоционально безучастной осталась меньшая часть барака (пленные, не попавшие в поле эксперимента, либо попавшие в лагерь поздно). Всех сумасшедших немедленно умертвили, а фашистская нечисть должно быть (в книге не описывалось) защитила докторскую по теме «ассоциативное мышление».

Зорин широко зевнул, застёгиваясь в куртку потуже. Утренний август более чем прохладен. Он отошёл по нужде и ещё не закончив оправляться, понял, что пропустил ещё что-то важное. Короткая выгоревшая от солнца трава под ногами… Откуда она взялась? Где кряжистый корень дуба? А кривая берёза где? Ещё не веря глазам (но догадываясь), он пробежался взором по занимаемой лагерем площади и… Нервный смешок снова чуть не вырвался вперёд. Мать твою! Вот так и сходят с ума. Что же это такое?! Лагерь размещался отнюдь не в предбаннике Холма. Две палатки приколом стояли рядом, как вчера их установили, только стояли они на безлесой равнине. На том пожухлом от жары поле, что являлось промежуточным отрезком пути между Холмом и Заячьими камнями. ОНИ БЫЛИ НЕ НА ХОЛМЕ, и понимать это можно двояко. Либо их отпустили. Либо это очередная издёвка Холма. В пользу первого был привязан аргумент не повтора дня, а в пользу второго… Вадим присел и, зачерпнув в ладонь пригоршню травы, вырвал ее, сколько мог и зачем-то понюхал. Растёр ладонями. Снова понюхал. Поводил пальцем по земле, собирая мелкую пыль. Вновь понюхал. И земля, и трава пахли, как им положено. Во всяком случае, двусмыслиц не вызывали. Зорин резко поднялся и с глухим остервенением пошёл к углям, жёстко впечатывая шаг в почву. Ему надоело думать, надоело играть в Агату Кристи. Он смачно сплюнул в сторону, словно сплёвывал досаду. Впервые за шесть лет захотелось курить, одурманиться дымом, закрыться от всего, что тут есть, расслабить нервы… Тяжело. Ой, как тяжело сознавать, что ты ничего не контролируешь. А ещё тяжелей даётся успокаивать себя. С каждым разом тяжелей! Когда подкатывает к сердцу горечь и паника-крыса. Дважды на Холме, а то и трижды холодным ужом заползало чувство бессилия и страха. Быть сильным легко там, где всё удаётся. А где нет? Легко ли?!

Он шумно разворошил кучу дров (подумать только, нарубленные наверху дрова, спустились с ними за компанию), отфутболил большую часть к очагу, схватил топор и начал с усердием разделывать полукруглые поленья. С потом выходила злость, а с делом прибавлялся холмик готовых под огонь деревяшек. Ну-ну…

Очень скоро новорождённый костерок испускал клубы дыма, робко облизывая пока сыроватое древо. А Вадим механически продолжал тюкать и тюкать. Мысли всё-таки просачивались так или иначе, но Вадим только сплёвывал, будто они заползали ему не в голову, а в рот. «К бабаевой матери все эти расклады! Приму первое как за единственно верный и оптимистичный вариант. Приму железно на веру и остальные пусть верят! Хватит этих неуверенных менжеваний!» — Он оттёр лоб тыльной стороной ладони и только сейчас обнаружил, что накрошил дровья предостаточно. Больше, чем нужно. «Ладно. — Он с удовольствием разогнулся, выпрямляясь в полный рост, пощёлкал шейными позвонками. Где-то далеко, за чернотой леса, невидимо для глаз занималась заря. Небо в отличие от Суркового дня было удивительно чистым, без белесых примесей. Птичий гомон, яркое ясное утро, высокий полёт сапсана и сладкий запах сосновой смолы (Зорин жадно раздувал ноздри) — всё это показалось знаковым и добрым предзнаменованием. «Добро! — Вадим потёр руки и поглядел на немытый с вечера котёл. — Ставим чай и что там надо думать… на завтрак…»

Новость на удивление восприняли спокойно. Или почти спокойно. Олег с Ваней, будто этого ждали, ну разве что чуть попозже, а не так скоро… Вид у обоих был такой, как у повидавших виды людей. Мол, дескать, да-а… В нашей практике выходило нечто подобное, но в принципе всё это предсказуемо и надо работать. На фоне их, Вадим почувствовал себя как мальчишка-стажёр, попавший в убойный отдел к тёртым операм. Он невольно улыбнулся этому сравнению. Подумать только, удачное путешествие ребят в свои зазеркалья сделало их на порядок многоопытней своего руководителя. Досадно, оказывается, чего-то не знать и не обладать этим знанием. Одна только Наташка, не пытавшаяся даже влезть в своё Я, радовалась безудержно, полагая, как и Вадим, что чары развеялись.

— Мальчишки! Ну, вы чего, не проснулись что ли?! Глядите, всё получилось! Ура-а!!! Люся! Вадим! Ну, скажите им… Всё же получилось. Правда?!

Её смущала реакция парней, а Вадима смущало поведение Люси. Казалось, под маской сдержанного удивления, она скрывает неудовольствие ситуацией в целом. Странно…

С завтраком Зорин не мудрствовал. Подогрел вчерашний суп и свалил туда вяленое мясо, предварительно искрошив его ножом. Чай давно уже поднимал пары и надо думать, остывал. Оставалось сделать побудку, но Вадим слегка подождал. Дав группе поспать до восьми, он пунктуально именно в восемь прокричал подъём. Первый выскочил традиционно Олег, на ходу натягивая майку, потом высунула голову Наталья. Ещё сонная и не совсем проморгавшаяся, юркнула обратно. Потом завозились обе палатки одновременно и очень скоро кто, потягиваясь, а кто, бормоча, вылезли на свет все четверо. Пока суд да дело: туалет, умывание — Вадим ждал, когда же кто-нибудь обратит внимание на несообразность местности. Увы! Ни со сна, ни потом, никто не разразился криком удивления. Похоже, с наблюдательностью у них было куда слабже, чем…

— Об-ба! Ни фига… И где мы сейчас?! Гляди, Олег…

Наконец-то. Первый был Ваня и это он тормошил Олега. А потом… Потом Вадим не мог вспомнить, на каком этапе, на каком отрезочке времени стухло это самое… Ликование, изумление, шок, столбняк, как ни назови… Но стухло. Замызгалось какой-то инертностью или привычностью, чёрт побери. Конечно, реплики были. «Ни фига! Вот те раз! Вот те два… А как и почему?! А что теперь дальше? Это прикол или долгожданная свобода? И вот на последнем как-то всё съехало. Ушло. Не сказать, что ребята поверили в эту свободу. Они попросту замолчали. Каждый в себя. И так вычурно замолчали. Так красиво театрально. Не наигранно, а именно в естественно выдержанной манере эдаких знатоков. Прагматиков. Тогда-то Зорин и почувствовал себя стажёром, угодившим в убойный отдел. Одна лишь Наташа по простоте душевной ликовала с полной отдачей.