Александр Уралов - Первый день Вечности

— Сынки! Только по своим не стреляйте!

— …независимая! Парламентская! Комиссия! Которая включит в себя…

— Вика! Вика! Вика! Девки, громче! Вика! Вика! Вика!

— Андрюха-а-а! Ребята! Держитесь! Кири-и-илл!

— Ленин с нами! Ленин… с нами!

— Уберите руки! Вы не имеете права!

— Менты-ы-ы! Козлы!!!

— До-лой! До-лой! Антинародный!.. До-лой!

— Ви-и-ика-а-а!!! Яна! Оксанка-а-а!

— Полинка, ты чё, как дура… Оксанка не поехала, она там осталася…

— Москвич! Давай! Моск-вич, да-вай! Ур-р-ра!

— Москвич! Они Вована убили!!! Убили они Вована!!!

— Осторожнее, здесь же ребёнок! Не видите что ли?

— Бельма-то зальют и шарахаются, как овца по ссакам…

— Товарищи! Соблюдайте…

— Ты снимаешь, да? Снимаешь?

— Ой, я все ноги отморозила!..

— Девушка! Водочки налить, чтобы ножки согрелись?

Осторожно взрёвывая двигателем, БМП аккуратно поворачивал к зданию аэропорта. По обочинам дороги торчали продрогшие солдаты и менты. Метрах в пятидесяти цепь взмыленных военных сдерживала небольшую толпу разношерстного народа. Андрей на секунду увидел, как какая-то, потерявшая шапку девушка, отчаянно подпрыгивала, размахивая вялым флагом. Флаг показался Андрею неуместно пёстрым и чересчур большим для простоволосой пигалицы…

Что-то давило прямо на грудь. Что-то невыносимо противное. Что-то вязкое и омерзительно горячее сдавливало сердце. Во рту пересохло.

Машинально пытаясь сглотнуть слюну, Андрей вдруг почувствовал, как мир вывернулся из-под ног… и нехотя встал на место.

Слава Богу, никто ничего не заметил.

— Ещё немного, и я бы заблевал весь пол… — пробормотал Андрей.

Москвич на мгновение обернулся. Пожелтевшее лицо с синими тенями под глазами, заострившимся носом, блестело от испарины. Он что-то рявкнул, но Андрей, ничего не разобрав, лишь кивнул головой, борясь с новым приступом дурноты. Москвич оскалился и, наконец, повернулся к водителю.

— Что это со мной? — смутно прозвучало где-то над ухом. — Заболел?

— Да уж, какой там — заболел! — мрачно ответил голос, отдававшийся в ушах… да так странно — прямо в такт грохоту двигателя…

Андрей слабо удивился тому, что за его спиной, где-то снаружи, прямо на ходу, неизвестные люди обсуждают его состояние здоровья…

… "И как только они взобрались на броню?.."

Только через некоторое время понял, что слышит эхо собственных мыслей.

…

— Москвич… мы подъезжаем!

— Ну, ребята… молимся всем, кому только можем…

— Чёрт, кроме этого старого самолёта ничего лучше не нашли?

— Ногу отсидела… Андрей, помоги…

— Ну, посидим на дорожку?

— Мать твою… тут как на блокпосту… жутко…

— Вика… сплюнь!

— Филон, возьми у Малого коробку! Да осторожнее ты, боец! Малый — последним пойдёшь. С Викой.

Осторожно поднимаясь по трапу, Андрей не чувствовал под собой ног. Нет, он не спотыкался, не плёлся, едва-едва отдирая подошвы от ступеней, как это бывает с заключёнными, полностью ушедшими в свои думы, которых ведут на казнь. В видоискатели и оптические прицелы Андрей наверняка выглядел спокойным и собранным. На самом деле перед ним стремительно проносились какие-то удивительно яркие обрывки воспоминаний об уходящей жизни. Вот он идёт в первый класс в Озёрске… вот он заканчивает институт… вот он работает на Комбинате. Вот в конце 80-х, после развода, внезапно для самого себя, уезжает в Свердловск, который ещё и не подозревает, что скоро станет Екатеринбургом. Андрей-свердловчанин, который думать не думает о телевидении, но уже пишет свои первые вещи…

…работа-работа-работа… и вот — телевидение. Ольга… Оленька… милая испуганная девочка Оля, которую всегда хотелось опекать, охранять, учить… любить. Любить нежно, носить на руках бережно. Беречь и любить всегда… всегда-всегда!

Всё это бывшее и нынешнее счастье виделось отчётливо, абсолютно ясно, как видна каждая капелька дождя, если сквозь разрывы туч внезапно выглядывает солнце, подсветив каждую дождинку, превращая её в мгновенный росчерк бриллиантовой нити.

"Господи, как я люблю всех этих людей! — бессвязно думал он. — За эти встречи, споры, радость и нетерпеливое вдохновение каждого дня! Любовь… друзья… каждый день, каждый день! Не за деньги, не за "звёздность", а, на самом деле именно за эти простые и столь необходимые всем нам минуты, часы и дни! Господи, спасибо тебе за то, что всё это было! Что всё это — есть! Что всё это останется со мной навсегда — любовь, друзья, вдохновение… Счастье!"

Наверное, глаза его светились немалой толикой этого счастья, потому что два человека в лётной форме, — наверное, кто-то из экипажа, — поджидавшие в кабине, растерянно, — видимо, совершенно неожиданно для самих себя, — улыбнулись Андрею в ответ, глядя на него из-за спин Москвича и Филона только что подошедших к двери.

Валерий Владимирович вздохнул. Жена никогда не одобряла его привычки вечерком, — не каждым вечером, а по случаю! — выпить с дочерью по рюмке водочки.

— Тише ты топочи! — прошептала Вера Леонидовна. — Разбудишь!

Валерий Владимирович подозревал, что Оленька не спит, а просто отключилась… обморок… или что там бывает у них, у женщин. И не мудрено — всю ночь не спала, и всё утро… вот с рюмки её и сморило. Он осторожно прикрыл дверь в комнату, где на диване калачиком свернулась одетая дочь.

— Пусть спит, — всхлипнула жена. — Куда тоже… собралась! Там в Кольцово и не пускают-то никого… наверное. Перекрыли уже всё…

— Как она быстро… я только на минуту вышел — Женьке позвонить, чтобы он на своей машине подъехал… — Валерий Владимирович покрутил в руках бутылку "Матрицы" и поставил на место. — Прямо, как… не знаю… как сознание потеряла.

— Типун тебе на язык! Выключилась просто… столько пережить! Да не топочи же ты! — шёпотом взмолилась Вера Леонидовна. — Сядь уж! Разбудишь!

Валерий Владимирович покорно сел.

— Парнишка этот… Володя… его, как отца моего звали… Ольгиного деда, — зачем-то пробормотал он.

Тихо отсчитывали секунды декоративные ходики…

Тик-так, тик-так… нет больше бестолкового и неуклюжего Вовки-Вована-Володи… тик-так… нет больше новостной студии АТР… тик-так… холодными ветрами… секретами… каждый гудок со всех ног… тик-так… и Глюкоза тихо-тихо напевает:

Я по капиллярам

Не запустила

Твоих телеграмм…

По стене текла прозрачная вода, холодная, как ослепительный и прекрасный хрусталь. В воде сновали маленькие глазастые и смешные рыбки — вверх, вниз.

Папа с мамой на кухне шептались… готовили праздничный белый фартук…

… мама пришивает к нему такие красивые белые рюшки… а в ванной, в тазике с холодной водой, плавают алые бутоны роз…

Тай-тай… тай на руках моих снег…

Ждать и курить