Александр Шерман - Душа мумии. Рассказы о мумиях. Том 1

— Костер без дров? — начал я, но профессор указал на каменную полку за моей спиной. Вначале я не заметил ее в темноте; на полке я увидел узкий футляр для мумии. И тогда я понял, что имел в виду Нильс — эти гробы из высохшего дерева повсюду валяются сотнями и часто идут на дрова. Я потянулся к футляру и сдернул его вниз, полагая, что он пуст; но футляр упал на пол, раскрылся, и из него выкатилась мумия. Хотя я давно привык к таким зрелищам, нервы были напряжены, и я вздрогнул. Отодвинув в сторону маленькую коричневую куколку, я разломал футляр и поднес факел к горке дощечек. Вскоре легкие облака дыма поплыли по трем коридорам, расходившимся от похожего на залу помещения, где мы находились.

Пока я возился с костром, Нильс, позабыв о боли и опасности, подтащил мумию поближе и начал осматривать ее с любопытством человека, чью главную страсть не смогла унять даже смертельная опасность.

— Идите сюда и помогите мне развернуть мумию. Всегда мечтал первым увидеть и взять в руки сокровища, спрятанные в складках этих таинственных покрывал. Мумия женская, и нас могут ждать редкостные и ценные находки, — сказал он и принялся разворачивать первый слой бинтов. Мумия издавала странный ароматический запах.

Я неохотно подчинился — кости этой неизвестной женщины казались мне чем-то священным. Чтобы убить время и развлечь бедного профессора, я стал помогать, гадая при этом, действительно ли темный и уродливый забинтованный предмет был когда-то прекрасной египтянкой с глазами газели.

Пористые складки покровов источали драгоценные смолы и благовония, опьянявшие нас своим дыханием. На песок упали древние монеты и одно-два любопытных украшения; Нильс подобрал их и жадно осмотрел.

Все бинты, кроме последнего, были наконец срезаны. Показалась головка, увитая косами когда-то роскошных волос. Высохшие руки были сложены на груди и сжимали вот эту золотую шкатулочку.

— Ах! — воскликнула Эвелин и выронила шкатулку из розовой ладошки.

— Нет, не отвергайте сокровище маленькой мумии. Никак не могу простить себя за то, что похитил шкатулку — и сжег бедняжку, — сказал Форсайт. Его кисть быстрее задвигалась по холсту, как будто воспоминание придало руке новую силу.

— Сжег! Ах, Поль, что ты имеешь в виду? — в волнении спросила девушка.

— Сейчас расскажу. В то время как мы занимались мадам Мумией, костер почти погас: сухое дерево горело, как трут. Мы с волнением различили далекий, еле слышный зов, и Нильс закричал: «Подбросьте дров! Джумаль ищет нас. Нужен дым, не то мы пропали!»

— Дров больше нет. Футляр был очень маленьким и весь сгорел, — ответил я, срывая с себя способные быстро загораться предметы одежды и бросая их на угли.

Нильс последовал моему примеру. Увы, тонкая ткань сразу же занялась и сгорела без дыма.

— Жгите ее! — приказал профессор, указывая на мумию.

Я медлил. Вновь донеслось далекое эхо. Я не хотел умирать. Несколько сухих костей могли нас спасти. Я молча подчинился.

Взметнулось неяркое пламя, тяжелый дым поднялся над горящей мумии, расползаясь по низким галереям и грозя задушить нас в облаке благоуханного тумана. Голова моя закружилась, огонь затанцевал перед глазами, толпы неведомых призраков, казалось, замелькали вокруг. Я как раз спрашивал у Нильса, отчего он побледнел и хватает ртом воздух, когда потерял сознание.

Эвелин глубоко вздохнула и отодвинула подальше надушенную шкатулку: аромат коробочки словно угнетал ее.

Загорелое лицо Форсайта оживилось от воспоминаний, черные глаза блестели. С коротким смешком он добавил:

— Вот и все. Джумаль нашел нас и вытащил, и мы оба поклялись до конца своих дней никогда больше и близко не подходить к пирамидам.

— Но шкатулка… как она досталась тебе? — спросила Эвелин, искоса глядя на древнее изделие, сверкнувшее в солнечном луче.

— Я привез ее в качестве сувенира, а Нильс оставил у себя прочие безделушки.

— Да, но ты говорил, что владельца этих семян ожидает несчастье, — настаивала девушка. Рассказ Форсайта воспламенил ее воображение; и воображение подсказывало ей, что еще не все было рассказано.

— Среди трофеев Нильса оказался обрывок пергамента. Его расшифровали; в надписи говорилось, что мумия, которую мы так невежливо сожгли, принадлежала знаменитой колдунье и что эта колдунья наложила проклятье на всякого, кто потревожит ее прах. Конечно, я не верю, что дело в проклятии — однако, говоря по правде, Нильс с тех пор так и не оправился. Он утверждает, что виной всему перелом и испуг. Думаю, так и есть. Но иногда я задумываюсь, не настигнет ли и меня проклятие; я немного суеверен, к тому же злосчастная мумия все еще посещает мои сны.

Последовало долгое молчание. Поль механически клал краски, Эвелин задумчиво глядела на него. Но мрачные мысли были ей чужды, как тени полудню; она весело рассмеялась и взяла в руки шкатулку.

— Почему бы не посадить их? Посмотрим, какие чудесные цветы вырастут из этих семян!

— Сомневаюсь, что из них что-либо вырастет после того, как они много веков пролежали в пальцах у мумии, — угрюмо ответил Форсайт.

— Я хочу попробовать. Ты ведь знаешь, что удалось прорастить пшеничные зерна, взятые из гроба мумии — так почему же не эти миленькие семена? Мне так хотелось бы наблюдать, как они растут; ну пожалуйста, Поль!

— Нет-нет, лучше не будем ставить этот эксперимент. У меня какое-то странное чувство — не хочу, чтобы я или кто-то, кого я люблю, имели с ними хоть что-либо общее. В семенах может содержаться ужасный яд, они могут обладать какой-то зловещей силой. Очевидно, колдунья считала их очень ценными, потому что и в могиле продолжала прижимать их к груди.

— Что за глупые суеверия! Ты просто смешон. Ну же, покажи свою щедрость и дай мне одно семечко; посмотрим, прорастет ли оно. Обещаю, я тебя отблагодарю, — сказала Эвелин, подошла к Форсайту и с самым неотразимым видом запечатлела на его лбу поцелуй.

Но Форсайт остался непреклонен. Он улыбнулся, горячо обнял ее — и бросил семена в камин. Возвращая Эвелин золотую шкатулочку, он нежно сказал:

— Дорогая, я наполню ее бриллиантами или бонбоньерками, если захочешь, но я не позволю тебе шутить с заклятием этой ведьмы. Забудь о «милых семенах» — ты ведь сама премиленькая; погляди-ка, я изобразил тебя в образе светоча гарема {58} 58 …светоча гарема — «Светоч гарема» («Свет гарема») — неточный перевод имени Hyp-Махал («Свет дворца»), главной жены могольского правителя XVII в. Джахангира. Это прозвище стало нарицательным после того, как было использовано Томасом Муром в романтической повести в стихах и прозе «Лалла Рук» (1817). .

Эвелин нахмурилась, потом улыбнулась, и вскоре влюбленные уже прогуливались под весенним солнцем, наслаждаясь счастливыми мечтаниями и не помышляя ни о каких грозных предсказаниях и несчастьях.