Холли Блэк - Холодный город

И больше всего Тану интересовало: неужели после всего, что случилось, кто-нибудь из них все еще хочет стать вампиром?

– Я помогу, – сказала Тана, отпустив руку Эйдана, и встала. Если все займутся делом, возможно, ей удастся поговорить с ним наедине. А если не получится, все равно нужно выбираться из дома. С меткой или без нее.

– Зима останется со мной, – Полночь погладила брата по волосам.

– Это отвратительно, – сказал Эйдан.

Полночь посмотрела на него страшными, безумными глазами:

– Он мой!

– Хорошо, мы оставим его, – Руфус направился к двери. Тана последовала за ним, задержав дыхание, стиснув нож в руке, ожидая, что холодные руки схватят ее и потащат обратно. Когда этого не случилось, она обернулась к Эйдану и подняла брови.

– И ты тоже. Мы одни не справимся.

– Когда вернетесь, – тихо сказал он ей в коридоре, – нужно будет поговорить.

Тана помогла завернуть Билла Стори и Зару в одеяло и перенести в другое место. Тело девушки лежало на диване в холле и выглядело так, будто она вот-вот оживет.

Люди – хрупкие существа. Они умирают каждую ночь в каждом Холодном городе. Умирают от собственных ошибок, от передозировки, от болезней. Но чаще всего их убивает Смерть.

Смерть до последней капли выпивает тепло из их тел. Смерть не помнит об ограничениях. Старые вампиры могут со временем стать скучными и осторожными, но молодые хотят до беспамятства упиваться кровью.

Каждое утро выжившие жители Холодного города относят своих мертвецов к сторожевым башням. После полудня охранники выходят и вбивают в каждый труп по два серебряных гвоздя – в голову и в сердце. Если на следующий день тела продолжают разлагаться на солнце, их возвращают семьям.

Когда Тана, Руфус и Кристобель привезли тела к башне и положили рядом с другими, солнце уже стояло высоко в небе и безжалостно жгло землю. Они возвращались домой по ярко освещенным улицам, где еще были видны следы прошедшей ночи: дети, вповалку спавшие в переулке, обняв друг друга, чтобы согреться, как медвежата в берлоге; россыпь перьев и пайеток в придорожной канаве; окурки сигарет со следами синей помады; битые бутылки из-под виски, увядшие белые цветы. Они молча перешагивали через все это, Они слишком устали. Пение птиц вдалеке и лепестки цветов, осыпающиеся из садов на крышах, наполняли воздух звуками и запахами. Тана хотела спать, но сейчас Эйдан был наиболее уязвим. И, после того, как она протащила тела его жертв по улице, она хотела вернуть себе метку.

Вернуть метку и отвесить ему пощечину.

Эйдан сидел на голом матрасе в комнате наверху. Окна были закрыты мешками для мусора, и Тана вспомнила, как все это началось на ферме Лэнса. Он листал пожелтевшую книгу в бумажной обложке, которую нашел где-то в томе. Это был сборник Дилана Томаса [10] Дилан Томас – английский поэт, драматург, публицист XX века. . Он поднял взгляд на Тану, улыбнулся и отбросил книжку. Она вспомнила, как изменилось лицо Билла, как посинела его кожа. Она не знала его, но он был бы жив, если бы не Эйдан с его постоянным желанием всем угодить. Эйдан, превративший девушку в чудовище только для того, чтобы сделать ее счастливой.

…Зара. Красавица Зара с двумя ранками на шее. Готовясь к смерти, она сделала высокую прическу и надела красивое платье. А они выкинули ее, как мусор.

И Эйдан, на котором лежала вина за смерть трех человек. Эйдан, ставший чудовищем…

– Я не могу тут оставаться, – сказала Тана, остановившись на пороге. Эйдан покачал головой, щурясь от света, проникавшего из коридора. Свет был ему неприятен, но, судя по всему, не причинял боли.

– Она смотрит видео, которое снял Руфус. Снова и снова пересматривает, как я ее кусаю, как она говорит о восхитительной боли и преображении, произносит «это мое тело, это моя кровь». Смотрит, как убивает Зиму. Снова, и снова, и снова. А его тело лежит прямо рядом с ней и разлагается. Я не могу этого вынести. Я продолжаю вспоминать, как там, на ферме, умирала Кристин и каким чудовищем я стал. Я не могу перестать об этом думать, – он трижды ударил себя по голове, будто надеясь, что демоны покинут его. – Когда она умирала… Никогда не видел ничего ужаснее. Она умирала вместе с остальными, все они умирали… Ты не представляешь, как это ужасно.

– Кристин? – переспросила Тана, но потом вспомнила блондинку в собачьем ошейнике. Новую девушку Эйдана.

Тана села на край матраса и положила руку ему на спину. Почувствовала гладкую холодную кожу под футболкой.

– Тебе станет лучше. Ты просто еще не привык. Потребуется время, но у тебя впереди вечность.

– Я не хочу к этому привыкать, – сказал он. Тана вспомнила троих вампиров, сгоревших на площади, и то, что сказал о них Зима. « Они не могли больше выносить самих себя ». Сегодня утром она тоже слышала крики, доносившиеся с площади.

– Тебе придется, – твердо сказала она. – А еще тебе придется отдать мой залог.

– Ты мне не доверяешь?

– Друзей не шантажируют.

– Тана, ты не можешь оставить меня, – сказал Эйдан. – Обещай, что не оставишь меня.

Помолчав, она ответила:

– Я пробуду тут как минимум восемьдесят восемь дней. Я же заразилась, если ты не забыл.

Она уже не была в этом уверена, но пусть лучше думает так. А она при первой же возможности покинет его. Поедет домой, спрячется под простынями, пахнущими свежестью и фиалками, и будет спать, пока не забудет последние три дня. Ей хотелось принять душ, такой горячий, чтобы он обжигал кожу. Ей хотелось плакать, пока не кончатся слезы, пока не высохнут на ее щеках.

– Мы можем найти Габриэля, – сказал Эйдан. Он посмеивался над Таной, но не зло – точно так же как Полина, когда та дразнила ее из-за Эйдана. – Уверен, мы сможем найти его, если как следует поищем. Я точно знаю, что ты хотела бы снова его увидеть, даже если ты сама в этом не признаешься.

Тана улыбнулась, радуясь тому, что Эйдан перестал говорить о смерти. Может быть, он выпустит ее из комнаты. Может быть, он отдаст ей метку.

– Хорошо. Давай попробуем его найти.

– Уверен, он тоже хочет тебя видеть.

Эйдан вздохнул, залез в карман, вынул конверт и протянул ей:

– Начнем завтра? Ты ведь теперь доверяешь мне, да?

Тана хотела открыть конверт и проверить, там ли метка, но нельзя было выпускать из поля зрения Эйдана. Она чувствовала тяжесть в конверте, нащупала в нем что-то круглое. Придется довольствоваться этим. Эйдан не сводил с нее глаз, и она сунула конверт в карман куртки.

– Я тебе доверяю, – сказала Тана и вышла в коридор.

Тусклые лучи солнца, проникавшие сквозь закрашенные окна, не слишком обнадеживали. Тана спустилась на пару ступенек и побежала.

Она страшно устала. Устала от адреналина, от вчерашнего снотворного, от страха, который, казалось, проник до костей. Она вышла через парадную дверь и прошла семь кварталов, то и дело сворачивая и меняя направление. И только когда ее дыхание успокоилось, она позволила себе расслабиться.