Наталия Ломовская - Лик избавителя

– Услышала от своей новой коллеги.

Как ни торопилась Стася, она опаздывала всегда и повсюду. Время для нее было, как вода в решете, к тому же ее не любили вещи, с завидным постоянством у нее ломались каблуки, рвались ремешки у сумок, кошельки, не оглядываясь, уходили в ласковые руки карманников, проездные билеты терялись. Стася застревала под землей в поезде метро, ее прихлопывало дверями троллейбуса, а уж если она рисковала взять такси, то за рулем непременно сидел самый неторопливый и обстоятельный водитель в Петербурге!

Опаздывала она и на этот раз, всего на несколько минут, но пунктуальнейшая Люся уже была на месте, прогуливалась вдоль ограды. Стася увидела ее еще от угла. Тоненькую, в черных брючках, бежевом плаще, в берете с вуалькой. То и дело бабушка смотрела на часики размером с кошачий глаз, которые отмеряли секунды Стасиного позора. Люся ее пока не заметила, и Стася замедлила шаг, одернула и отряхнула подол, поправила съехавший набок шарфик. Каким-то чудом на колготках у нее не оказалось «стрелки», а туфли почти не запылились. Именно это «почти» и отличало ее от Люси.

– Вот и ты. Здравствуй, принцесса. Позволь, я поправлю тебе челку.

Разумеется, челка. Глупая челка, остриженная в дурном настроении, в надежде скрыть под ней слишком высокий лоб. Люсе она не нравилась, но Люся молчала. Она слишком тактична для замечаний подобного рода.

– Что мы сегодня будем смотреть? – спросила Стася, привычно уворачиваясь от прохладных Люсиных пальцев, унизанных кольцами.

– Голландец Петер ван Хаарт написал на радость миру портрет герцогини Гронингенской. Матильда Гронингенская слыла одной из красивейших и умнейших женщин своего времени. Кроме того, она почиталась примером высочайшей нравственности и была любовницей короля Вильгельма, не помню уж, какой у него был порядковый номер…

– Хм…

– Ничего не поделаешь, мораль тогда была весьма гибкой. Так вот, через бездну лет портрет этой достойной матроны привезли в город на Неве, чтобы ты на него взглянула. Так и будем тут торчать?

Стася вяло поплелась за бабушкой, размышляя о том, что хорошо, наверное, так любить искусство, как любит его Люся. Сама она никогда не могла изобразить достаточно искренний интерес – будь то голландцы или передвижники.

– Знаешь, я тебя понимаю. Я тоже всю жизнь не понимала, зачем это. Слепили, нарисовали, поставили – любуйтесь! А потом поняла. И ты поймешь.

– Скорей бы уж, – пробормотала Стася.

Картина Петера ван Хаарта заняла целый зал – непозволительная роскошь на перенаселенной планете. На щите, обтянутом черным бархатом, висел наполненный голубым светом прямоугольник, и Стасе показалось на секунду, что это зеркало, но потом она поняла, что это и есть заезжий шедевр.

Художник изобразил модель за шахматной игрой. В прозрачных пальцах герцогини белый ферзь. Она задумалась на секунду. Красивейшая и умнейшая женщина своего времени на редкость дурна собой. У нее длинный крючковатый нос, почти доходящий до верхней губы, широко расставленные глаза и высокий лоб. Матильда Гронингенская похожа на Стасю, как если бы была ее старшей сестрой.

– Потрясающе, – только и смогла сказать Стася.

И потом добавила:

– Ты нарочно меня сюда привела?

– Конечно, – с готовностью кивнула Люся. – И подключила свои связи, чтобы картину из Лувра привезли сюда. Стася, что ты смотришь на меня? Ты на нее смотри!

Стася смотрела, смотрели люди вокруг нее, и она поняла, почему им пришлось отстоять очередь, прежде чем попасть в зал. Никто не торопился уйти от полотна, все смотрели и словно ждали чего-то, но чего?

Все ждали чуда, и чудо произошло. Нет, не произошло – снизошло. Картина уже не просто картина, не только кусок холста с потрескавшейся краской на нем, это зеркало и одновременно – окно. Окно в другой мир, форточка в потустороннее, и с той стороны в наш мир смотрит женщина. Сознающая свою нездешнюю красоту, немного смущенная таким множеством зрителей, она только делает вид, что сосредоточена на игре в шахматы. На самом деле ее партия уже выиграна, противник согласен на ничью, и она смотрит на него внимательно и ласково, а в складке мягкого рта таится нежная улыбка. Она так воздушна, что очертания ее фигуры тают в нежной дымке.

По залу проносится некое дуновение – как будто вздохнул ангел, как будто в неведомой стране поднялся ветер. Стася почувствовала движение воздуха на своих губах. Обычно в музеях пахнет пылью, прахом и паркетной мастикой, но теперь воздух напоен свежим и тонким ароматом. Талая вода? Зеленая трава после дождя? Горные цветы – те, что похожи на белые, вырезанные из бумаги звездочки? Как же они называются-то?

Очарование прошло. Стася услышала вокруг себя голоса, почувствовала движение. Люся взяла ее за руку.

– Получилось? – то ли спросила, то ли констатировала.

– Не знаю, что должно было получиться, но, кажется, да, – шепотом ответила Стася. – Ты знала? Но как?

– Глупенькая, – рассмеялась Люся. У нее полно тайн, и все они сложены в сундучок, в черный бархат, а сундучок заперт, и ключ проглотила древняя рыба латимерия или унесла на хвосте птичка горихвостка. – Пойдем.

В углу зала монитор, с монитора смотрит Матильда Гронингенская. В любую часть картины можно ткнуть любопытным пальцем, и часть эта расползется во весь экран, распадется на детали, явит свои секреты. Можно будет рассмотреть на шее Матильды бронзовые завитки, выбившиеся из-под причудливого убора; искривленный ноготок на крошечном жемчужном мизинце левой руки; трещины на черепаховой шахматной доске. Можно, но зачем? Стася хочет уйти, но Люся тащит ее за руку, а от нее разве вырвешься!

Над монитором склонился человек, у него блестящие темные волосы и светлая одежда.

– Уступаю место дамам, – проговорил он, лучезарно улыбнулся и вдруг запнулся взглядом, посмотрел то на Стасю, то на Люсю, и снова улыбнулся, но уже нерешительно, растерянно…

– Не трудитесь, – величественно заметила Люся. – Мы не собираемся поверять гармонию алгеброй. Я всего лишь хотела показать внучке, насколько иногда…

– Внучке? – с милой непосредственностью перебил ее молодой человек. – Я думал, две приятельницы устроили культпоход в музей, сбежав с последней пары!

Диво дивное! Люсе, кажется, по вкусу этот незамысловатый комплимент! По идее, нахал должен сейчас получить самый решительный окорот плюс контрольный презрительный взгляд. Этот взгляд действовал убийственно на любое существо мужского пола, от президента (о, чисто гипотетически!) до шотландского терьера Кефирчика.

Стасе потребовалось всего несколько секунд, чтобы прийти в себя, и что же она услышала? Люся вовсю кокетничала с незнакомым юношей и уже даже называла его Юрочкой!