Наталия Ломовская - Лик избавителя

Операция прошла хорошо, но Вагаев все равно оставил Анастасию в клинике на лишний денек. Ему не хотелось с ней расставаться. К тому же он не знал, как ей сказать… Как ее подготовить… В общем, он сделал немного не то, о чем они договаривались. Сработал, так сказать, на свой страх и риск. Вагаев уже решил, что, если Анастасия останется недовольна, он повторит операцию за свой счет. Сделает то, чего она хочет. Но в душе Тимур Адамович полагал, что в этом не будет необходимости. Ей должен понравиться ее новый облик. Но все же неплохо, если до снятия гипса она узнает об этом. Заодно, пожалуй, стоит осторожно разведать… Выяснить как-нибудь – есть ли у Вагаева шанс?

Он, конечно, немолод, много старше ее. И, быть может, эти глаза цвета меда давно тайком смотрят на какого-нибудь юнца. Может быть, это для него Анастасия хочет быть красивой. Хочет быть одной из тех штампованных куколок, что нравятся молодым и глупым… Быть может, эти золотистые блики влюбленности, поблескивающие в ее нитях, не имеют отношения к Вагаеву? Ну а если…

Она не сделает первого шага. Ему придется взять инициативу на себя, как это и положено мужчине. Он слишком долго позволял себя любить, соблазнять, баловать… Пришла пора отдавать долги.

И так-то все хорошо он придумал, так ладно у него все в голове сложилось! А она возьми да улизни! Вот ведь маленькая негодяйка! Что они, сговорились, что ли? Одна сбежала, другая… Кстати, той подружке-веселушке пора швы снимать. Вагаев не сомневался, что у нее все в порядке. Если бы не так, она уже давно бы объявилась! Но вот за Анастасию он беспокоился и решил проведать ее. Сначала пристыдит беглянку, а потом – там видно будет…

Оп, мобильник Анастасии не отвечал. Плохой признак. В анкете был указан ее домашний адрес, адрес прописки и фактический совпадали.

В выходной поднялся рано и отправился к ней. Но на звонок никто не вышел. Вагаев долго жал на кнопку, прислушиваясь к эху «дин-дона», потом зачем-то постучал, но дождался только того, что его окликнул старик, очень большой, в ярко-красном спортивном костюме, бодро поднявшийся с этажа ниже.

– Нет ее, – ворчливо объяснил спортсмен. – Ушла. И собаку на нас оставила. Вот, вышел его прогулять, слышу – вы тут колотитесь.

Собака оказалась белоснежным шотландским терьером. Сидела у человека за пазухой и моргала черными пуговицами глаз.

– Совсем скис наш Кефир, – пробасил «спортсмен» и осторожно погладил песика за ушками. Тот зажмурился и подскулил. – Эх, кутенок, плохи наши дела… А вы-то, человек хороший, кем Стасеньке будете?

– Вовк, ты с кем там? – раздался снизу бас, и Вагаев увидел еще одного старика в спортивном костюме. Костюм был темно-синий, а сам старик – абсолютной копией первого. Вагаев, разумеется, видел в своей жизни близнецов, но все же на некоторое время растерялся. А когда пришел в себя, то уже сидел за столом в квартире этажом ниже. Виктор расположился по правую руку от него, Владимир по левую, так что бежать было некуда. Жены близнецов собирали на стол. Эти пожилые, бойкие женщины очень походили друг на друга, хотя и не были родственниками. Еще в большой квартире находилось несколько молодых мужчин и женщин и целая толпа разновозрастных детей, с криком и гиканьем носившихся по комнатам. Дети хватали со стола румяные пирожки. Вагаев вдруг почувствовал себя как дома.

Он с удовольствием пил чай и слушал рассказы Виктора и Владимира о славной девочке Стасе («Стася! Я тоже буду называть ее Стася!»), вежливой, скромной, хозяйственной. А какой славной девочкой была ее мама, только ушла рано, эх! Стасю бабушка вырастила. А бабушка ее была вообще святая женщина, а прабабушка Александра Гавриловна их, близнецов, почитай что вырастила… Потом приятное кончилось. Выяснилось, что ушла Стася в день операции и с тех пор не возвращалась. Клинику же она покинула два дня назад.

– Но у нее есть друзья? Подруги? Мужчина? – допытывался Вагаев.

– Ничего такого, – качали головами старики. – После того как Люся померла, Стася все дома сидела. И она ни к кому, и к ней никто. Похоже, Адамыч, надо нам всем миром в полицию идти. И Кефирчик тоскует. Не иначе, беда. Как же вы там недосмотрели-то?

– Да вот, проштрафились… Вечером я уходил – она была. Пришел утром – нет ее. Охранник повинился. Спал, говорит, не слышал ничего. Дверь была на засов закрыта. Отодвинула засов и ушла. У меня самого сердце не на месте.

– А ты, Адамыч, за всех своих пациенток так беспокоишься? – поддел его Виктор. До сих пор Вагаев различал стариков-разбойников только по цвету спортивных костюмов, теперь уловил разницу иного плана. Виктор был пободрее и поехиднее брата. Чем-то он напоминал полковника Семенца.

– Нет. Не за всех, – раздельно сказал Вагаев, и старики понимающе переглянулись.

– Значит, в полицию, решено. Давайте только в ее квартиру поднимемся, посмотрим… Может, мы не слышали, как она вернулась?

Вагаев похолодел, но превозмог себя и спросил:

– Но… как?

– Да она нам ключи оставила.

В доме Стаси было очень чисто, и сам воздух был как в музее. Увязавшийся за процессией Кефирчик с радостным лаем помчался по зеркальному паркету. Старики замешкались в прихожей, а Вагаев прошел в квартиру, интуитивно вычислил комнату Стаси. В ее комнате все еще пахло тонкими духами, от молочно-белых штор свет был мягкий, и в этом благостно-церковном свете Вагаев увидел висящий на стене портрет. Та женщина смотрела на него с лаской, с укором…

– А-а, это Люся, бабушка Стаськина. Красавица была, ангел. Видали ее?

Вагаев удивился.

– Она ж балерина, всю жизнь в Мариинке…

– Никогда не был на балете, – покаялся Вагаев. – Даже по телевизору не смотрел. Не приходилось. Виноват.

Он говорил вполне искренне – чувство вины росло и ширилось в нем, как лесной пожар.

В полиции на них отреагировали как-то странно:

– Молодая женщина, не замужем. Куда угодно могла податься. Вам кажется, что у нее ни мужчин, ни подруг, а она встретила кого-нибудь… У них это быстро.

– Быстро? – переспросил Вагаев.

– Ну да. Пластическую операцию, значит, делала? Грудь, поди, увеличила? Вот и пошла форсить с новыми сиськами…

– Она делала ринопластику.

– Чего-о?

– Исправляла форму носа. И через два дня после операции в любом случае не могла пойти, как вы выразились, «форсить». У нее нос в гипсе! И синяки под глазами!

– Под глазами-то почему? – удивился дежурный.

– А вас что, никогда по носу не били?

– Но-но-но, – почему-то сказал дежурный. Наверное, Вагаев взял чересчур воинственный тон. – Синяки – это плохо. У нас есть один неопознанный труп. По виду бомжиха, вся в синяках, в коросте… На опознание пойдете?

Пошли.

– Это не она, – заявил Вагаев, прикрывая простыней останки женщины. – Так вы примете заявление?