Александр Сальников - Проводник

Желтый шар взгромоздился в зенит. Наверное, сейчас он бьет по глазам, отражаясь от серебристого песка. Выдавливает влагу из тела, запускает ручейки по раскрасневшейся коже.

Я слышу, как тяжело дышат мои спутники. Как жадно глотают теплую воду из пластиковых бутылок. Как шуршит время под их подошвами.

Для них солнце — ослепительно желтое. Я вижу его серым шаром посреди темени. Все остальное — печка моего больного воображения, в которое время от времени слух подбрасывает сухие дровишки звуков. Скрип песка под резиной. Шумные выдохи пересохших легких. Стыдливое бульканье припрятанных в недрах вещмешков фляжек.

Когда тьма становится безусловной, а песок остывает, они разводят огонь.

Я долго смотрю на оранжевую пляску, ем сушеное мясо, запивая дармовой водой, а потом укрываюсь шерстяным одеялом и продолжаю слушать. Мои спутники не умеют держать язык за зубами.

Раньше из их льняной палатки ночами слышались стоны, теперь — причитания. Женщина устала. Она превратилась из Оленьки в Ольгу. Всю усталость женщина выплескивает на мужчину, от которого пахнет потом и хорошим табаком. В начале пути она называла его своим львом. Теперь он для нее — Доминик.

Я не знаю, каков он сейчас. Я помню Доминика в те времена, когда от него пахло джином. Когда он был высоким парнем с тяжелыми кулаками и широкой улыбкой. Желтый лев скалил зубы с его правого плеча. Большой Белый Воин — называли его рураге. Бездомный Дом — прозвали его девки из портовых забегаловок Массауа. Английский мальчик, которого приняли обе пустыни. Мужчина, вырывающий у песков их тайны.

Впервые мы встретились в Каире. Немногие выжили в той перестрелке, но нам с Домиником повезло — черных копателей из Марокко оказалось меньше.

С того душного августа, кажется, прошла уже целая вечность. Темнота медленно, но верно пожирает мою память. Я пытаюсь разглядеть в ней свое прошлое, но натыкаюсь на странные картины.

Кое-что я все же помню.

Помню, что Дом не бросил меня умирать с пулей в бедре. Помню полуденное марево и подсоленную воду.

Помню, что тогда нубийская игла еще не поселила на белой коже Доминика лохматую кошку, а у меня были глаза.

Спустя много лет я отчаянно хотел вернуться в тот высушенный ветром пустыни август. Страстно мечтал найти Дома.

Найти и отомстить. Заставить его рыдать кровавыми слезами и горько сожалеть, что не добил, не бросил, не дал умереть.

Долгое время я ненавидел этого англичанина за подаренную жизнь. Жизнь, в которой удар кирки обнажит базальтовую плиту, и свет выжжет глаза. А я сменю лопату черного следопыта на посох Проводника.

Ненависть помогла мне пересечь Руб-эль Хали и выйти к Сааде. Ненависть толкала меня в города и пустоши по обе стороны Красного моря. Но найти Доминика она так и не помогла. И когда ненависть разбилась о темноту, которая все чаще наполняла меня до краев, заливала с головой, топила воспоминания и лепила образы из не моего прошлого, Доминик нашел меня сам.

В Каире.

Его мерцающая фигура заполнила дверной проем. Свет был тускло-желтый, с багровыми всполохами. Когда он заговорил, язычки пламени метнулись вверх, и я увидел его лицо. Увидел и узнал.

— Ты Проводник? — сказал он.

— Убирайтесь, — я улыбнулся. Улыбка всегда помогала мне победить закипающую злобу.

Пламя внутри Доминика шевельнулось, пошло рябью. Он сделал шаг в сторону, и в комнату вошла женщина. Яркая, как ксеноновый прожектор. Белые лучи били из нее, прошибая пелену бельма, выбивая слезы, не давая рассмотреть лицо.

— Меня зовут Ольга, мистер Спенсер, а это, — она указала на спутника, — мой компаньон Доминик. — Прожектор на секунду моргнул, и я разглядел ее острые скулы, тонкие губы и коротко стриженые волосы. И тут по глазам ударило так, что мне пришлось зажмуриться. — Нам нужно попасть в Шеол.

Царь ветров — хамсин швырнул в распахнутое окно далекий пряный запах мирры. Воздух стал сухим, оцарапал горло.

— В Шеоле нет ни драгоценностей, ни артефактов, — снова улыбнулся я Доминику, ведь улыбка всегда помогала… — Вы не найдете там утраченной молодости города Кангха и мудрости долины Шангри-Ла. Только тьму и грешников, окованных скорбью и железом.

— Не надо цитировать нам Иова, Проводник, — перебил меня Доминик. — Ты поведешь нас или нет?

Тут же сияющая белым ладонь опустилась на его желто-багровую руку.

— Мистер Спенсер, — голос женщины дрогнул. — Нами движет исключительно научный интерес. Ведь если существует изнанка Рая, то возможно существует и сам…

— Пойдем, Ольга! Этот слепой псих ни на что не способен, — Доминик двинулся к выходу.

Со дна памяти вновь поднялась черная базальтовая плита. Столбцы клинописи, голос и свет, заполняющий все вокруг.

«И станет так, пока не исполнишь ты долг свой».

— Я поведу вас, — хамсин покатил слова по комнате, как песчинки. — Не знаю, сможете ли вы войти, Ольга, даже имея в компаньонах такого грешника, как Доминик, но я отведу вас в Шеол.

— Спасибо, мистер Спенсер. Вы не пожалеете. Вознаграждение будет более чем солидным.

— Когда экспедиция закончится, — хмуро добавил Доминик.

— Естественно, — я кивнул. — Одно условие — никаких лишних глаз. Только я и вы. Да, и еще: в Шеол можно попасть, только пройдя весь путь пешком. Вы все еще согласны? — фигуры моих провожатых разом вспыхнули. — Тогда выходим завтра, после заката.

— До свидания, мистер Спенсер. Спасибо вам.

— До завтра, — сухо сказал Доминик. На пороге он остановился. Желтого в нем не осталось — одно лишь багряное. — А мы раньше не встречались?

— Не в этой жизни, — снова улыбнулся я. — И не забудьте — в путь мы отправимся втроем.

Караван шел за нами от самой Карс-Фарафры.

Доминик еще раз скрипнул линзами прибора ночного видения и спустился с бархана.

— Ну, что там? — в голосе Ольги мелькнула первая нотка раздражения. Ксеноновый свет потускнел — пустыня начала поедать ее изнутри.

— Песок до горизонта, Оленька, только песок до горизонта, — весело отозвался Доминик.

Я прислушался к тяжелой поступи мулов, скрипу повозки, коротким гортанным выкрикам людей Доминика, шороху потревоженных наймитами насекомых. Осклабился и впервые за весь путь раскрыл рот:

— Тогда посмотри на небо, Доминик. Там, на северо-западе.

Тот выругался и принялся укрывать лагерь.

Песчаная буря резвилась всю ночь. Наутро мы двинулись дальше.

Втроем, как и договаривались.

Когда серый шар ныряет в пески, и тьма становится густой, словно деготь, мои спутники разводят костер. Я долго смотрю, как танцуют огненные лепестки, запиваю галеты чуть соленой водой, укрываюсь шерстяным одеялом и слушаю. Мои спутники не умеют держать язык за зубами.