Эми Плам - До начала [ЛП]

Такая маленькая. Как же мне не промахнуться?

«Сконцентрируйся», — приказываю я себе. Нажимаю на спусковой крючок, и болт летит прямиком к бутылке. Но пролетает в каких-то двух сантиметрах от нее и приземляется среди деревьев по другую сторону будки охраны. Я выдыхаю, подавляю разочарование и снова прицеливаюсь. Нажимаю на спусковой крючок. К моему изумлению, бутылка из-под кока-колы подлетает вверх, с громким стуком приземляется на асфальт и начинает катиться.

Охранник чертыхается, выбегает из будки и гонится за катящейся по дороге бутылкой. Я выскакиваю из-за дерева, пригнувшись, проскакиваю под шлагбаумом и бросаюсь в заросли бамбука с другой стороны забора. Из своего укрытия я вижу, как охранник поднимает бутылку и возвращается к будке. Когда он наклоняется, чтобы бросить её в мусорный бак под окном, я разворачиваюсь и со всех ног мчусь подальше от главных ворот. Все это время я бегу как заправский спортсмен, пробегаю полосу сосен, но вскоре деревья начинают расти реже, и я бросаюсь (возможно, слишком сильно) на землю. От удара у меня вышибает дыхание, и я ползу к месту, где рядом с деревьями проходит дорога.

Передо мной раскинулось ранчо. С того места, где я лежу, мне видно, как дорога петляет между сосен, затем превращается в простой металлический мост над рекой и заканчивается у огромного белого особняка с развевающимся на крыльце американским флагом.

Позади особняка одноэтажное здание в форме буквы «Г» с множеством дверей и окон, похожее на придорожный мотель. Рядом с ним припаркованы «ленд-роверы» и джипы.

«Наверно, здесь живёт охрана», — размышляю я. Судя по количеству дверей в здании и машин снаружи, я предполагаю, что здесь можно разместить не меньше сорока человек.

Солнце только клонится к закату. Я решаю пробраться к склону под прикрытием деревьев, там дождаться темноты, а уж потом пересечь мост и подобраться ближе к главному дому.

Но что мне делать, когда я туда доберусь… Понятия не имею.

Меня окружил весь клан, каждый хочет меня обнять: дети — с радостью, старейшины — с печалью в глазах. Некоторые даже бормочут «Прости», обнимая меня. Все-таки, правда вышла наружу. Меня раздирает столько эмоций, что говорить не получается. Ничего, слова придут позже, а пока за них будут говорить объятия.

Наконец, мы с отцом идем в его хижину. Я показываю рукой на скудную мебель внутри.

— Только самое необходимое, — комментирую я, не зная, что ещё сказать. Ещё никогда я не чувствовала себя так неуютно наедине с папой.

Он чувствует моё напряжение и решает поддержать пустой разговор.

— Один из охранников рассказал мне, что Охотник Эйвери нашёл эти заброшенные хижины, подлатал их и размещал в них тех гостей, кто хотел пожить «в единении с природой».

Я молча киваю и кладу свой арбалет рядом с дверью.

Мой отец садится на ровный глиняный пол и жестом приглашает меня последовать его примеру. Его лицо мрачное, и выглядит он так, словно не спал несколько дней. Мы сидим в полной тишине, пока он наконец не произносит:

— Вперёд.

— Что значит «вперёд»? — не понимаю я.

— А то и значит, вперёд. Плачь. Кричи. Назови меня лжецом. Скажи, что ты меня ненавидишь. Скажи всё, что хотела высказать мне в лицо все эти недели.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. А когда открываю их, они полны слёз.

— Если честно, пап, я разрываюсь между желанием тебя ударить и обнять. Внутри меня борются любовь и ненависть, чувство облегчения и предательства. И если я позволю всем этим эмоциям сейчас прорваться наружу, боюсь, я просто взорвусь.

— Я не виню тебя за то, что ты меня ненавидишь, — отвечает отец, и печаль на его лице говорит больше, чем любое извинение.

— Ты лгал мне, — произношу я. — И не только ты. Все старейшины мне лгали. Но ты… ты же мой отец. Как ты мог растить меня, заботиться обо мне, учить меня отличать добро от зла, и при этом врать мне в лицо?

— Джуно, — начинает говорить отец, — ты можешь не слушать мои оправдания. Но в данной конкретной ситуации я решил, что благополучие мира — человечества и всего живого, будущего нашей планеты — гораздо важнее, чем мой долг перед дочерью. Если эта ложь означала твоё выживание и выживание твоих потомков, тогда я готов был пожертвовать душой и продолжать лгать тебе и другим детям.

— Я тебя слышу, — шепчу я, вытирая очередную слезу. — Но не могу этого принять. Ты мог рассказать нам истину. Доверить нам правду о происходящем.

Отец лишь качает головой.

— Помнишь Кеная, когда ему было тринадцать? Он восставал против каждого правила, подвергал сомнению всё, что ему говорили родители. Как ты думаешь, он бы справился с правдой? Думаешь, он остался бы на нашей скрытой от внешнего мира территории?

Я отрицательно качаю головой.

— И это только один пример, Джуно. Нам пришлось выдумать историю, которая держала бы нас всех вместе. Отдельно от остального окружающего мира. Историю, которая бы сохранила наш секрет.

— И это все равно неправильно, — не уступаю я.

— Знаю, — отвечает папа. — Но это лучшее, что мы смогли придумать. Старейшинам пришлось объяснять всё собственным детям, а кому-то и самому себе. Нам всем пришлось иметь дело с последствиями как всеобщего, так и личного обмана. Кого-то прощали.

Он опускает глаза.

— Кого-то нет.

Глаза щиплет, я стискиваю зубы и сжимаю кулаки.

— Поплачь, Джуно, — произносит отец.

Вытерев уголки я глаз, я судорожно вдыхаю. Я вижу, что папа хочет меня обнять, но боюсь, если он это сделает, я разревусь и остановлюсь нескоро. Я обхватываю плечи руками, давая понять, чтобы он не подходил.

— Зачем ты пришла сюда, ведь я просил тебя этого не делать? — мягко спрашивает он.

— Я отвечаю за свой клан, — отвечаю я.

Папа поднимается, доходит до угла и берет бутылку воды. Вернувшись, снова садится и протягивает её мне.

— Джуно, с того момента, как клан похитили, я постоянно думал о тебе. Спрашивал себя, правильно ли я тебя воспитал. Ты росла, сознавая, что будешь следующей главой клана. Я знаю, какую ношу взвалил на тебя Уит. И я знаю, что члены клана не только смотрят на тебя, будто ты им принадлежишь, но и ведут себя точно так же. Считают тебя своей собственной Видящей клана.

Отец садится ближе ко мне, взлохмачивает мои короткие волосы.

— Из-за этого у тебя практически не было детства. Ты никогда не знала, что значит быть беззаботной. Не чувствовать ответственность за выживание клана. Я был не прав, воспитывая тебя так. Но когда твоя мама умерла, мне было тяжело отказать Уиту и старейшинам. Ты была единственной, кто мог занять её место.

— Потому что могу творить Заклинания? — спрашиваю я.

— Отчасти да, — отвечает отец. — Но есть кое-что другое, более важное, о чём я с тобой никогда не говорил. Я все ждал, пока ты пройдёшь Обряд. Но теперь этого может никогда и не произойти. Поэтому пришло время тебе всё рассказать.