Вячеслав Бец - Расплата

Тогда Черенко бросил в противника свой автомат, тем самым выиграв ещё секунду-другую, а сам рванул вперёд и ухватил его за вооруженную руку. Завязалась слабая и очень короткая борьба, из которой Толя легко вышел победителем – после неприятного удара кулаком в лицо, пилот охнул и обмяк, повалившись на бок. Ни о каком сопротивлении он больше и не помышлял.

Не спуская глаз с противника, Толя подобрал свой автомат и повесил на плечо, а пистолет пилота навёл на него самого.

– Курва ж твоя мать, – на выдохе бросил он. – Такой дохляк, а столько мороки.

Пилот не отвечал. Лишь лежал и постанывал.

– Вставай, харэ скулить, – приказал Черенко.

Реакции не было. Пилот его будто игнорировал. Толя такого не любил и, не раздумывая, с силой пнул лежащего на земле человека. Сектант так заорал, что у Толи уж мурашки по коже забегали.

– Э! Ты чё орёшь, придурок?! – озадаченно спросил он, опасливо оглядывая противника.

Тот повернул к нему лицо с окровавленным носом, и только сейчас Толя увидел, что это совсем ещё молодой пацан, может, немного старше его Кирилла. Он что-то промямлил, но Толя не смог разобрать, что именно.

– Нормально скажи, – потребовал он.

В ответ пилот выдал более осмысленную речь, но Толя всё равно ни слова не понял – язык, на котором тот изъяснялся, был ему совершенно не знаком.

– Курва ж ты такая, – покачал головой Толя. – Что ж с тобой делать… Встань хотя бы, слышишь? Это… Э-э… Стадап… Стэнд ап! Во.

Пилот медленно, кряхтя, постанывая и постоянно морщась, перевернулся и разразился горячей тирадой о чем-то, показывая левой рукой то на свою правую ногу, то на руку. Толя по-прежнему ни слова не понял, но, сопоставляя факты, понемногу начал догадываться.

– Хочешь сказать, ты сломал руку? – недоверчиво спросил он. – И ещё и ногу?

Пилот молчал и смотрел на Толю как-то жалобно, и одновременно с тем подозрительно. Черенко почему-то стало жаль его. Совсем немного, чуточку, но достаточно для того, чтобы ему перехотелось его немедленно убить. Возможно, потому что он снова провёл параллель с Кириллом.

– Ох, лучше б ты шею сломал, курвин ты сын, – вздохнул Толя и продолжил размышлять вслух. – Вот что с тобой теперь делать? Забрал бы тебя как пленника, но это ж надо тебя на горбу тащить. Тогда что?

Он задумался. Он бы легко убил этого засранца, если бы не отказал автомат, но теперь, глядя в его молодое лицо, не спешил это делать. Перед ним был такой же молодой пацан, как и его Кирилл. Ему бы жить ещё да жить, жениться, рожать детей… На кой ляд он припёрся сюда убивать? И ведь убивал. Жестоко, методично, безжалостно: бросал бомбы, решетил людей из пулемётов. Может, даже его парней, «анархистов». И если выживет – будет делать это опять. Да, вне всяких сомнений он снова будет рвать людей на части, но всё равно Толя не торопился нажимать на спуск. Если бы пацан дрался, угрожал его жизни – Толя бы сразу его убил, но сейчас, когда тот не способен драться, он не почувствует удовольствия от такой победы. Но главное – он понимал, что с такими повреждениями пилот и сам умрёт в этом диком лесу, а это будет куда более жестоко.

– Я оставлю тебя тут, – сообщил он после долгих раздумий, совершенно не смущаясь, что пилот его, скорее всего, тоже не понимал. – И ты умрёшь. Сдохнешь, потому что сам не выберешься. И все вы тут передохнете – каждый, кто припёрся к нам сюда убивать, понял?

Пилот молчал. Толя поджал губы, будто раздосадованный этим.

– Молчишь. Конечно, молчишь, курвин сын. Ну, да ладно. Прощай.

Толя стал медленно пятиться, отходя в лес. Он допускал, что у парня может быть ещё какое-то оружие, но не хотел обыскивать. Он просто хотел уйти дальше по своим делам. Пилот понял, что его бросают, но к удивлению Толи никак не стал его останавливать. Не обмолвился даже словом. Это было странно, но Черенко пока не придал этому значения. Отойдя достаточно далеко, он повернулся и двинул в свою сторону, размышляя о том, что сделал, и пытаясь дать себе оценку.

Через пару минут он услышал рёв автомобильного двигателя, доносившийся с полевой дороги. Учитывая, где находятся силы Альянса, Толя ни секунды не сомневался, кому принадлежала машина, и кто на ней приехал.

«Ах ты ж курва! Хер вам по всей морде!», – он сразу всё понял, выхватил пистолет и стремглав рванул обратно.

Пилот сидел на том же месте и ждал. Услышав шум шагов, он повернул голову и по испуганному выражению его лица Толя сразу понял, что он ожидал увидеть совсем других людей. Но испуг быстро исчез. Вместо него появилось другое выражение: теперь парень смотрел на него с тоской и обречённостью, уже понимая, что сейчас будет. Но всё равно не сказал ни слова. Не просил, не умолял даже на своём непонятном Толе языке – просто ждал, будто всегда был готов к тому, что сейчас должно произойти.

Лес быстро поглотил звук выстрела.

Потери не всегда приносят боль. Как правило, вопрос заключается в размере этих потерь и времени, необходимом, чтобы их восполнить. Деньги, даже большие, можно заработать снова – примеров тому не счесть. Разбитая машина ремонтируется или покупается новая, разрушенный дом отстраивается, физические раны заживают, но вот раны душевные…

Как же трудно, как тяжело, как невыносимо больно… Она словно собственными руками разорвала, растерзала своё сердце, и возникшая рана всё никак не хотела заживать. Она причиняла ей боль постоянно, и конца этому Аня не видела. Состояние Тани, её муки и предсмертный взгляд, выражавший нечто, что Аня не могла распознать, то и дело всплывали в её памяти и терзали, резали её. Но это нельзя было показывать отцу, и она старалась как можно тщательнее всё скрывать, однако не готова была с уверенностью сказать, что успешно.

Когда Саша Ткаченко говорил ей, что они рискуют – она не поверила. Думала, что он боится и потому преувеличивает, думала, что даже в случае каких-либо проблем она легко всё решит через отца. Когда Саша предупреждал, что в случае чего пострадает не только он, но и Таня – она снова не поверила. Думала, что даже если Сашу действительно накажут, то Таня-то тут при чём? Ей что можно предъявить? Ничего. И когда чету Ткаченко на её глазах арестовали сотрудники контрразведки, Аня всё равно ещё не осознавала всю серьёзность ситуации. Она не могла даже представить, что может случиться с её подругой. И тем более ей даже в голову не могло прийти, что она станет не только свидетелем её унижения и страданий, но ещё и лично отнимет её жизнь.

Когда недавно она пришла к отцу и попросилась в его команду, она была готова ко всему: к борьбе, к трудностям, к опасности. Но к тому, что она в итоге испытала – к этому она оказалась не готова. Как мог её строгий и жёсткий, но справедливый отец, влиятельный, занимающий такой высокий пост, не только допустить подобное отношение к девушке, которую знал уже много лет, как лучшую подругу его дочери, чуть ли не сестру, но и заставить свою дочь собственноручно убить её?