Вячеслав Бец - Расплата

Зачем он вообще оставил здесь оружие? Чтобы намеренно искусить Олега. Хотел посмотреть, что сын будет делать: раскаиваться, всё отрицать или бороться до конца. От его выбора зависела его судьба. Вернее, от этого зависела его смерть, то, какой она будет. И своими словами и действиями Олег выбрал наихудший вариант, которого сам Павел желал меньше всего.

Он в два шага сократил дистанцию и приблизился вплотную к Олегу. Тот успел выхватить нож из чехла, но прежде чем сумел хотя бы взмахнуть им, Павел схватил его вооруженную правую руку за кисть и, несмотря на отчаянное сопротивление, легко заломив её, переместился к сыну за спину. От сильной боли Олег застонал и сразу выпустил нож, неуклюже размахивая свободной рукой, которой он не мог ничего сделать противнику. Павел несколько секунд вертел отчаянно матерящегося Олега на месте, продолжая заламывать руку, а затем надавил сильнее и резким усилием сломал парню кисть.

Из глаз Олега брызнули слёзы, он упал на колени и заорал от боли, на короткое время парализовавшей его сознание. В себя он пришёл от того, что другая не менее сильная боль пронзила его сознание вновь – это Павел уже ломал его левое плечо и очень скоро добился цели. Вне себя от боли, которая словно разрывала его на части, Олег упал на пол. Невидящим взглядом он смотрел на нож лежавший прямо у него перед носом, но не понимал, что видит, а если бы и понимал – взять его ему было нечем, разве что зубами. Павел оставил его в таком положении, отошёл, присел обратно на стул и пристально уставился на сына, о чём-то размышляя. В его взгляде не было ни капли сомнения, сожаления или раскаяния в содеянном.

Олег кое-как сумел сесть, непроизвольно принял самую удобную позу, какую только мог, и рыдал. Сломанные конечности пронзало, словно копьями: правая рука была подвижна только до локтя, левая – не слушалась вовсе. Павел сидел напротив, положив руки на колени и склонив чуть набок голову, и терпеливо ожидал, когда сын немного оклемается. Для стороннего наблюдателя эта картина выглядела бы не просто зловещей, а ужасающей.

– Я переломал бы тебе все кости до единой, – начал он, когда в обезумевшем от боли взгляде Олега появилась искра сознания. – И сделал бы это публично, чтобы все видели, что предателям не может быть пощады. То, что ты был мне сыном, для тебя только хуже, потому что своими действиями ты запятнал и мою честь, а такое смывается только кровью, поэтому ты встретишь смерть здесь. Бесславно, как ты и заслуживаешь.

– Пожалуйста, – рыдая и скуля, прошептал Олег. – Пожалуйста.

– Что? Пожалуйста что? – бесстрастно переспросил Паша.

– Не убивай, – скулил Олег. – Я же твой сын. Пощади.

– Ты – мой сын? Аха-ха-ха! – Павел от души рассмеялся, а затем резко оборвал смех и посмотрел на Олега презрительным взглядом. – Ты мне не сын. Да ты даже не человек – ты кусок дерьма, прицепившийся к подошве моего ботинка. Я должен был счистить тебя сразу же, как только услышал твою вонь, но не сделал этого и это была самая большая ошибка, которую я совершил в своей жизни. Именно поэтому я должен исправить её собственными руками.

– Не убива-а-ай… – омерзительно завыл Олег, услышав речь отца.

– Не убивать? Ты – сгусток ненависти, жестокости и коварства, не знающий, что такое совесть, просишь не убивать? Мразь, переступившая все возможные границы и потерявшая человеческое лицо, просишь пощады? Нет, и не надейся. Если бы ты раскаялся, то заслужил бы лёгкую смерть, но в тебе нет ни капли раскаяния, поэтому перед смертью ты испытаешь боль, которую причинял другим.

Павел поднялся, подступил к Олегу и поднял с пола нож. Олег в ужасе завыл, попытался как-то отползти, но куда ты денешься в маленькой комнате, да ещё и со сломанными руками? Павел присел возле сына и заглянул в его помутневшие глаза. Олег неуклюже пытался закрыться правой рукой, хотел что-то сказать, но лишь всхлипнул, когда после молниеносного движения ощутил жгучую боль в животе.

В комнате раздался сдавленный, болезненный вопль.

– Это за Бернштейна. За старика, который, несмотря на всё твоё дерьмо, любил тебя, урод.

Снова молниеносное движение и новый удар. Олег замычал.

– Это за Рысакова, малыши которого остались без отца, потому что ты, мразь, прикрывал свои делишки, и за девушку, которую вы с дружками изнасиловали и убили здесь, в этом доме. Думал, я не узнаю?

Ещё удар. Сознание Олега уплывало, а в животе жгло так, словно кто-то налил внутрь кислоты.

– Это за всех, кого ты загубил, спасая свою гнилую, смердящую тушу.

Олег не мог даже кричать, настолько боль парализовала его, лишь мучительно стонал, выпучив глаза. Вероятно, не слышал он и слов отца, но Павлу было всё равно. За свою жизнь Павел Гронин убил многих людей, но только три убийства стали для него потрясением: самое первое, затем неведомо какое по счёту, когда целью оказалась беременная женщина с малолетним ребёнком – агент-предатель, из-за которого накрылась целая сеть, а многие агенты были схвачены, подвергнуты жестоким пыткам и казнены, и вот теперь третье, когда он собственными руками убил нечто, что когда-то считал сыном.

– Ты простил… обещал… свободу, – из последних сил прохрипел Олег.

– Да. Я даю её тебе.

Паша с силой всадил нож Олегу в горло. Парень захрипел и, обливаясь кровью, начал сползать. Гронин вынул нож, отбросил в сторону и медленно встал.

– И прощаю.

Некоторое время он смотрел на труп и растекающуюся под ним кровь. Он давно решил, что смерть Олега будет зависеть от того, как он поведёт себя в последнем разговоре, надеялся, что парень раскается и расстанется с жизнью безболезненно, но Олег оставался собой до конца. То, что Павел сделал, было жестоко, но не менее жестоко было и то, что творил сам Олег. Гронин давно уже не чувствовал сильного прилива адреналина, когда вступал в бой или убивал, но сейчас его сердце колотилось, как безумное. Он даже сделал шаг назад и на всякий случай ухватился за дверной косяк, чувствуя, что что-то не так, но это оказалась лишь мимолётная слабость и вскоре он уже был в порядке.

– Любой человек имеет право сеять всё, что захочет. Но пожинать он будет только то, что посеет.

Сказав это, Павел уже вполне уверенной походкой направился по коридору к выходу. На улице его встретили двое озадаченных мужчин: один с топором, а второй с пистолетом в руке. Оба были закалёнными бойцами, повидали в жизни всякого и убивали не раз, но сейчас смотрели на Павла круглыми от изумления глазами. Только Гронину было плевать. У стены стоял большой пень, исполняющий роль табуретки, и Павел опустился на него, а когда сделал это, только тогда заметил, что весь в крови.

– Когда-то каждый из нас пожнёт свой урожай, – обращаясь к самому себе, тихо сказал он.