Борис Батыршин - День ботаника

– Извини, не спросил – как добралась, без проблем?

– Вышла заминка тут, неподалёку, на Садовом. Не поверишь, пришлось даже подниматься на третий ярус!

Вертикальное пространство Леса белки делили на пять «ярусов». К первому относился подлесок, царство кустарников и стелящихся лиан, не выше третьего этажа панельной многоэтажки. Второй – обычные деревья, редко вытягивавшиеся выше восьмого-девятого этажей домов, где как раз и начинались ветви великанов лесного царства. Те образовывали три следующих яруса – третий, от восьмого этажа примерно до двадцатого, четвёртый, тянущийся ввысь ещё метров на тридцать. И наконец, верхний, пятый – верхушки крон деревьев-гигантов, самые высокие из которых соперничали со сталинскими высотками.

– На Валовой, в первом ярусе, совсем скверно. – продолжала белка. – Похоже, у плевак миграция: я сверху насчитала десятка два крупных выводков. Хорошо хоть, выше второго они не забираются, а то хрен бы я там прошла!

«Плеваками» в обиходе называли плюющихся пауков.

– Вот как в воду глядел, надо идти к Павелецкой. Кстати, о плеваках – мне тут Яша рассказывал… ты ведь знаешь Яшу? Университетский, грибы изучает.

– Как же! – Яська кивнула. – Я к ним иногда заглядываю – то одно, то другое…

– Так вот, Яша уверял, что плеваки были и до Прилива. Особая порода, тропическая, и тоже плевались ядом. Потом какие-то идиоты взяли манеру держать их как домашних питомцев, в прозрачных ящиках.

Белка слушала с неослабным вниманием, даже рот приоткрыла.

– …а во время Зелёного Прилива а эти милые создания выбрались наружу, приспособились, выросли, мутировали. И вот, получите – плеваки!

– А чего они тогда в Чернолесе поселились? Я раньше думала – потому что там всякая дрянь водится, вроде шипомордников, а не нормальные звери. Выходит, не так?

– Выходит, не так. Клык на холодец, хозяева обитали где-нибудь в тех краях, вот они и прижились.

Яська сплюнула и грубо, не по-женски, выругалась.

– Мало в Лесу всякой дряни, так ещё и это! Надо же додуматься – ядовитых пауков дома держать!

Белки, как и их родичи, «аватарки», славились нетерпимостью ко всему, что находится за границами Леса.

Сергей встал.

– Ладно, давай прощаться. Мне ещё мимо Павелецкой идти, сама понимаешь…

Очень хотелось ещё поболтать с симпатичной девчонкой, но время поджимало.

– Понимаю… – белка встала на цыпочки и чмокнула егеря в заросшую щетиной щёку. – Фу, колючий! Ты смотри, осторожнее там, не попадись кикиморам. Кому тогда мой хвост достанется?

Задорно улыбнулась и растворилась в ветвях.

– Опять двадцать пять! – Егор пододвинул к себе очередной «Журнал учёта». Подзаголовок «Инструктаж Т.Б.» был отпечатан бледным машинописным шрифтом на полоске клетчатой бумаги.

– Расписывался ведь уже. Сегодня. И вчера тоже. Сколько можно?

– Сколько нужно, столько и можно. Согласно инструкции.

Пятидесятипятилетний лаборант Фёдор Матвеевич Фомичёв (коллеги звали его исключительно «Фомич») извлёк из нагрудного кармашка ручку и протянул Егору.

– Вдруг ты в яму провалишься и ногу сломаешь? Или зверя дикого спугнёшь, а он тебя порвёт? Начальство спросит: «почему не довели до сотрудника правила поведения в Лесу? Который, между прочим, есть объект повышенной опасности?» А мы ему этот журнальчик: «Как же-с, довели, разъяснили, проинструктировали! Вот, расписался честь по чести». А это значит – что?

– Что?

– А то, что пострадавший нарушил технику безопасности, с которой был своевременно ознакомлен. В соответствии. А значит, проявил халатность, и к руководству лаборатории претензий быть не может.

– Ясно. – вздохнул молодой человек. – Чёрт, не пишет…

Стальное перо карябало бумагу, не оставляя следа.

– Чернила кончились. Дай сюда.

Фомич извлёк из ящика стола пузырёк с фиолетовой жидкостью, отвинтил колпачок, опустил кончик ручки в чернила, поколдовал, посмотрел на свет. Егор поймал себя на мысли, что он похож на средневекового алхимика.

– Китайская! – похвастался лаборант. – Гоша подарил. Нашёл, говорит, в квартире какого-то профессора.

– А кто это – Гоша?

– Потом узнаешь.

Егор уже привык, что почти всё, что окружает его в Университете – родом из середины прошлого века. Но смириться с отсутствием нормальных письменных принадлежностей он не мог. Не мог и всё! Ни гелевых или хотя бы шариковых ручек, ни даже фломастеров – карандаши и «автоматические» перья, которые требовалось сперва заправить чернилами. А то и совсем уж древние приспособления в виде деревянной палочки со стальным пёрышком, которое при письме надо обмакивать в чернильницу. Егор успел попользоваться таким и с ужасом осознал, что писать придётся учиться заново.

Он осторожно взял ручку, вывел в графе фамилию, расписался. К удивлению, обошлось без кляксы.

– Фомич, а что здесь было до Зелёного Прилива?

– Здесь? Университет и был, что же ещё?

– Я имею в виду – на нашем этаже. Тоже кафедра ксеноботаники?

– А-а-а, вот ты о чём…

Лаборант отобрал у Егора ручку, завинтил колпачок и спрятал в нагрудный карман.

– Нет, раньше Биофак сидел в другом корпусе, вместе с почвоведами, а здесь был Мехмат. А когда корпус Лесу достался, нас сюда заселили – математики-то все наружу подались.

– Ясно. Какая математика без компьютеров?

– Именно. Но и у нас с приборами беда. Всё ГЗ обшарили в поисках старого оборудования, в Замкадье кому показать – животики надорвут. А главная беда с пишущими машинками. Если бы не барахольщики, уж не знаю, как и обходились бы…

– Барахольщики?

Он уже во второй раз слышал это слово. Первый раз о загадочных барахольщиках упомянула Лина.

– Есть тут у нас такие, из понаехавших.

– Не понял, из кого?

– «Понаехавшими», – терпеливо объяснил Фомич, – называют тех, кто приехал в Лес из-за МКАД и решил остаться. Было раньше такое словечко. Я вот, к примеру – «понаехавший».

– А я?

– А ты пока просто приезжий. Вот устроишься на постоянку – тогда и станешь «понаехавшим».

– А кто ещё есть?

– Лесовики – это те, кто жил в Москве до Зелёного Прилива, или перебрался сюда давно, лет пятнадцать назад. Коренные, так сказать, обитатели. Есть ещё аватарки, но про них я говорить не хочу, противно.

Егор воздержался от расспросов о загадочных и, по-видимому, не слишком приятных аватарках. Но зарубку в памяти сделал.

– Ещё сильваны – они родились в лесу и никогда не выбираются за МКАД.

– Что, бывают и такие?

– Конечно, а как же? Лесу тридцать лет и за это время у здешних жителей рождались дети.

– Ясно. Так что барахольщики?

– Они шарят по брошенным домам в поисках того, что имеет ценность за МКАД – золото там, ювелирные изделия, антиквариат… Нам от них тоже кое-что перепадает: Университет скупает арифмометры, микроскопы и пишущие машинки, изготовленные до середины прошлого века.