Дмитрий Панасенко - Бойня [СИ]

— Ну и объяснил бы им... — Затушив в тарелке окурок, наемница поморщилась и отпихнула от себя остатки завтрака.

— Объяснить? — кабатчик покачал головой. — Пусть поп и хитрец, но при нем спокойнее. Раньше и недели без поножовщины не проходило. Сама понимаешь, работа в забое не сахар... Мужикам пар спускать как-то надо. Зато сейчас — тишь да благодать...

— А-а... — понимающе покачав головой, протянула Элеум. — Тогда давай-ка плесни мне самогону. Выпьем. За порядок.

— Ты извини, дохлая. Но я тебе больше здесь не налью... — Отведя взгляд в сторону, Хряк вытер о передник руки и принялся шарить под стойкой. — Ты мне сорок серебряков дала. Один — за уголь ушел, вчера — на восемь напила-наела, за ночлег — два, за стирку и за девочку с тебя десятка, значит, должен я тебе еще...

— Оставь, — перебила великана девушка, — а когда он вернется, скажи, что мой грузовик в километре отсюда, если западной дорогой ехать. Я буду там еще пару дней. Мне движок подлатать надо. — Покопавшись в поясной сумке, девушка выложила на стойку несколько грубо отчеканенных монет.

— Это за что? — удивился трактирщик.

— Кити со мной прокатится, — пояснила Ллойс, отбив по доскам стойки замысловатую дробь. — Приглянулась она мне.

— Тьфу, Дохлая, не думал, что ты из этих...

— А тебе какое дело? — Насмешливо вскинула брови наемница. — Ты мне кто — папочка? Или тебе мое серебро разонравилось?

— Да нет, просто... — немного смутившись, не спешащий принять плату трактирщик подхватил со стойки и принялся нервно комкать в лапищах пахнущую прогорклым жиром тряпку.

— Да ничего я с ней не сделаю, сладенький, — широко улыбнувшись, Элеум еще раз скребанула кончиками пальцев по рассохшимся плашкам и, подхватив свой неизменный мешок, двинулась к выходу. — Не бойся, без надобности мне твоя хромоножка. За нее на приличном рынке и полтинник серебром не дадут. Зато ласковая. Завтра верну... или послезавтра... Как дело пойдет. К тому же, кто-то мне жратву и бухло от тебя носить должен...

— Ладно, — обреченно махнув рукой, трактирщик с тоской поглядел на оставленные когтями Элеум на стойке царапины, смахнув серебро в карман передника, тяжело вздохнул, — по западной дороге, так?

— И пусть бутылку твоего пойла прихватит! — крикнула с порога женщина. — Воняет, конечно, хуже старых портянок, зато по мозгам дает здорово! Ты на чем его настаиваешь?

— На карбиде, — криво усмехнулся великан, — для крепости. Местным нравится.

****

— Восемьсот, — вместо приветствия заявила сидящая на огромном, будто сарай, капоте грузовика [4] Ллойс, окинув презрительным взглядом приблизившуюся к ней грузную, мешковатую, замотанную в какое-то рванье фигуру, отхлебнула из бутыли с самогоном изрядный глоток. — Кстати, пусть Вамо еще своего пойла пришлет.

Монументальных размеров бабища остановилась в десятке шагах от фургона и воинственно уперла руки в бока.

— Это чой-то? Чой-то? — гнусаво зачастила она, хищно поведя носом, и уставилась на колдовавшую над разожженным прямо на обочине костерком Кити. — Ты чаго городишь-то, девка? Откель пятьсот-то? Михо сказал: сотня. — Морщинистое, побитое временем, многочисленными невзгодами и неподъемной работой лицо женщины скривилось в гримасе плохо сдерживаемой ненависти. — Вот и несу тебе сотню! Ноги по грязище ломаю, вместо того, чтоб дома прибрать да детишкам поесть состряпать! Что, попировала, паскудница, на нашей кровушке?! Мужики света белого не видят, в шахте сутками жилы рвут, а ты пришла тут с ружжом... Целая сотня... На грузовике катается, водку с горла хлещет, а я ей сотню серебром неси!! Ишь, ты!! Еще и с шалавой этой безносой... Тьфу... Людей постыдилась бы... — Запустив в лохмотья усеянную густой сетью вспухших, варикозных вен, покрытую ссадинами и подозрительного вида лиловыми пятнами руку, жительница поселка извлекла на свет небольшой мешочек и кинула его в сторону грузовика. Описав пологую дугу, кошель с чавкающим звуком упал в дорожную грязь. — Ну? Чего расселась, Черных лет отродье?! Давай, давай! Михо сказал, чтоб до утра, башка твари, у него была.

Отставив в сторону бутылку, Элеум озорно поболтала в воздухе свисающими с капота ногами и, задрав голову, принялась внимательно изучать низкое, затянутое свинцово-черными тучами небо.

— Ты чего, девка, глухая что ль?! Пошла, давай, тебе говорят! Ну!

— Не пятьсот, а восемьсот. Восемь сотен! Восемь — не пять. Иначе я на ту тварь не полезу, сладенькая. — Поочередно продемонстрировав женщине соответствующее количество пальцев, Ллойс, с громким хрустом сжав и разжав густо покрытые татуировками кулаки, снова потянулась к бутылке. — И не нукай. Не запрягала, а то обижусь.

— Да... Ты чо? Ты чо, паскудница такая, лепишь? Уже зенки с утра залила, что ль? — Уже несколько неуверенно продолжила "давить на голос" баба. — У нас в шахтах мужики, считай, каждый день гибнут, а она тут расселась...

— Заткнулась бы ты... — Тяжело вздохнула наемница, отбросив опустевшую бутылку под ноги отшатнувшейся гостьи и перекувыркнувшись в воздухе, спрыгнула с капота фургона. — А то, ведь... — Не торопясь, достав из-за пазухи кисет, Элеум ссыпала на вытащенный из мешочка обрывок бумажного листа пару шепоток табака, лизнула край кончиком неестественно длинного языка и, аккуратно свернув самокрутку, сунула ее в уголок рта. — Может и нехорошее случиться.

Лицо женщины приняло плаксивое выражение.

— Да не по-людски это, пойми... Ты бы о детишках наших подумала... Мужики уже в забой идти боятся. Железный Легион через месяц придет, а Карась говорит: у нас и половины нормы не выработано... Зима, ведь, скоро. Голодать будем... Родненькая, ну хочешь, я на колени перед тобой встану. — В голосе женщины послышались с трудом сдерживаемые рыдания. — Ну, чего тебе стоит, миленькая... — Тетка попыталась заглянуть в лицо наемницы, но словно на стену наткнулась на твердый взгляд ярко-зеленых, будто болотная ряска, глаз.

— А где ты здесь людей-то видишь? Я — мутантка, Черных лет отродье, сама ведь, только что сказала, — насмешливо хмыкнула Элеум и щелкнула пальцами.

На ладони наемницы затрепетали языки пламени.

Гостья ахнула. Неспешно прикурив самокрутку, Ллойс сжала кулак и, усмехнувшись, выпустила в воздух струйку желтоватого, тут же развеянного ветром дыма и, смерив опешившую женщину насмешливым взглядом, сморщилась.

— Вали, — буркнула она и точным пинком отправила кошель под ноги просительницы. — Не по-людски было меня из поселка под дождь радиоактивный выгонять. Не по-людски было грузовик мой обнести пытаться. Не по-людски было этой ночью на меня... Я ведь, уехала, как и хотели. А вы мне не только выспаться не дали, так еще и Кисоньку напугали... — Кивнув в сторону старательно делающей вид, что полностью занята готовкой, девчушки, болезненно худой, скрывающей нижнюю часть лица под грязноватой тряпичной повязкой, Элеум смачно сплюнула под ноги. — Я знаю, что это чистое село и мутантам здесь не особо рады, но это не я к вам сейчас лезу, ведь так? И, кстати, ты руками в хламиде своей не больно-то шебурши, хорошо? Самострел, это конечно, здорово, только им еще и пользоваться уметь надо. Даже не думай, не успеешь. — В левой руке наемницы, будто по волшебству, материализовался обрез двустволки.