Захар Петров - Муос: Чистилище

— Я хочу быть такой, как вы.

— Какой?

— Я хочу быть следователем.

— Женщины не бывают следователями.

— Я буду следователем, — уверенно сказала Вера.

— Хм-м… Посмотрим, — ответил следователь, прибавив шаг и дав тем самым понять, что больше не желает общаться с девчонкой.

— Куда мы идём? — спросила Вера, еле поспевая за следователем. Час назад он о чём-то переговорил с командиром убров и, забрав девочку, отделился от основного отряда. Они шли тесными переходами.

— Я веду тебя к своему знакомому. Ты же не хочешь в приют?

Вера, поборов стеснение, попросила:

— Сделайте меня своей дочкой.

— У следователей не бывает дочек.

— Как нет дочек? А сын у вас есть, или жена?

— У следователей не бывает ни сыновей, ни жён, ни дома. Не отставай…

— А что есть у следователей?

— У следователей есть Сила и Закон.

Следователь второй раз произнёс эту магическую формулу.

Следователь привёл Веру на стоянку кочевых диггеров. Бригадир Антончик был удивлён поступком следователя:

— Кто тебе этот ребёнок?

— Никто.

— Поясни.

— Её родителей и весь её посёлок убили чистильщики.

— Они уже и на посёлки нападают?

— Их становится всё больше.

— Сначала ленточники, теперь чистильщики…

— Но вы ж не вмешиваетесь.

— Ты знаешь наши взгляды.

— Они неправильные…

Антончик примиряюще перебил следователя:

— Всё-всё… Не будем начинать старый спор. В конце концов, Республика оставила свободу диггерам, и мы, к тому же, являемся союзниками Республики.

— Это так, но в Республике бытует мнение о необходимости отмены этой свободы и принудительного присоединения бригад.

— По-моему, ты преувеличиваешь. Республика должна помнить, какую цену диггеры заплатили за победу в Последнем Бое.

— Во всяком случае я это помню. Кстати, эту битву Последним Боем продолжают называть только диггеры. У нас принято называть её Великим Боем, потому что он оказался далеко не последним. Ведь даже вы до сих пор воюете с ленточниками.

— Ленточники когда-то напали на нас. Мы знаем, что они угрожают Муосу, и поэтому по возможности истребляем их до сих пор. И ленточников мы не считаем людьми, людьми мы считаем тех, кем они были до вселения червей. И каждого убитого мы отпеваем — не ленточника, а того человека, которым он был до того, как стал ленточником. Но воевать с кем-то ещё — нет! Диггеры — миролюбивый народ, мы ценим свободу, свою и чужую, и не хотим какой-то новой войны.

— Очень похвальный гуманизм, если не учитывать, что чистильщики вырезали весь посёлок этого ребёнка. Они не остановятся ни перед чем. И их становится всё больше.

— Что ты сделал с этими чистильщиками?

— Казнил.

— Всех?

— Всех до одного, в соответствии с параграфом…

— Да не начинай ты мне свои параграфы пересказывать. Ты мне лучше скажи: среди тех, кого ты убил, все вступили в чистильщики по доброй воле или кого-то запугали, заставили?..

— Я тебе отвечу: в посёлке девчонки было три десятка жителей. Они защищались, хотя их было меньше. Многих взяли в плен. Они приняли смерть, не дав поставить себе на лбу клеймо. И только одна переметнулась к ним. Ты, может быть, слышал: чтобы стать чистильщиком, нужно кого-то убить. Так вот, она это сделала, сделала с кем-то из своих соседей, а может быть, и родных. У неё что, не было выбора? Она чем-то отличалась от тех, с кем до этого ела хлеб?

— Это частный случай…

— А сейчас не то время, чтобы разбираться по каждому случаю: частный он или общий. На это и есть Закон! Перед ним все равны.

— А если бы меня затащили в чистильщики, ты б и меня убил?

— Тебя, Антончик, не просто убить. Но я бы постарался. И я уверен, что, стань я ленточником, ты бы сделал то же самое.

— Хм-м… Ну а девчонку ты ко мне чего привёл? По Закону ты её вроде в приют должен отвести.

— Она хочет стать следователем.

— Ты смеешься?

— Когда меня последний раз смеющимся видел?

— Но она же совсем ребёнок. Да и не припомню я что-то женщин-следователей.

— В ней что-то есть.

— Хорошо. Ну а от меня ты что хочешь?

— Научи её драться, научи слушать переходы, научи всему, что умеешь сам…

— …чтобы она стала жрицей Закона, похожей на тебя? А если она потом не захочет идти за тобой; если она пожелает продолжить путь диггера?

— У неё останется выбор.

— Хорошо, друг… Постой, у тебя, кажется, не должно быть друзей… Хорошо, следователь, я постараюсь в неё вложить всё, что могу. Вот только за привитие трепетной любви к Закону не ручаюсь.

Судьба свела нынешнего следователя Республики и бригадира диггерских бригад в пекле Великого Боя, сделав из тогдашних курсанта военных курсов и юного диггера двух боевых напарников. Кроме молодости, между ними не было ничего общего. Один начинал бой в центре строя землян в самом гараже, второй — в составе отряда диггеров в тылу ленточников. Через несколько часов кровавого ужаса, когда ленточники побежали из гаража, для них двоих всё только начиналось. Оба оказались в одной из нескольких стихийно создавшихся групп преследования, в которые влились те немногие, кто остался живым и не покалеченным. И это преследование отчаянно сопротивлявшихся ленточников длиною в сутки для них было страшнее самого Великого Боя. Из группы выжили только они двое. Выжили и продолжали, сражаясь бок о бок, а порою и спина к спине, уничтожать ленточников до тех пор, пока оба не упали от усталости.

Они не стали друзьями — это определение было бы здесь неуместно. Они не считали себя должными друг другу. Они никогда потом не «поминали былое». После Великого Боя они встречались считанные разы, да и то почти не общались. Они не рассказывали друг про друга кому-то ещё. Просто для двух молодых людей разных культур и разного мировоззрения, прошедших плечом к плечу через горнило смерти длиной в сутки, но не знавших друг о друге ровным счётом ничего, жизненной аксиомой стало абсолютное доверие друг другу. Доверие, не засорённое ни одним словом о доверии, дружбе и преданности. Они прекрасно понимали, что жизненные пути перед ними лежат разные, может быть, диаметрально противоположные. Но, если бы случился новый Великий Бой, каждый из них принял бы его со спокойствием, только бы оказаться в этом бою рядом друг с другом.

Для того чтобы встретиться с Антончиком, следователь привёл Веру в Ментопитомник. Два дня, пока ждали прихода его бригады, Вера неприязненно осматривала это поселение диггеров с таким странным названием. Оно располагалось в бомбоубежище одного из факультетов Академии МВД в районе Степянки. По легендам, курсанты милицейской академии, в большом количестве спустившиеся под землю в день начала Последней Мировой, сразу же принялись устанавливать законность в подземельях. Благо, оружия у них было предостаточно. Они уничтожили несколько банд, поддерживали порядок и приостановили скатывание к дикости населения неметрошных поселений этой части Муоса. Ко второму году они уже подчинили себе все поселения Автозаводского и Партизанского районов. Но со временем безмерная власть растлила новоиспечённых блюстителей порядка. Управление скатилось к деспотизму, порядок гипертрофировался в беспредел. Одними из первых они вышли из-под контроля президентской власти. И уже через пару лет между экскурсантами произошёл серьёзный раздор. Раздел власти между двумя группами перерос в открытый конфликт и закончился тотальной перестрелкой прямо в бомбоубежище. Число блюстителей закона после этой войнушки сократилось в разы. Уставшие от милицейского беспредела поселения, воспользовавшись ситуацией, захватили бомбоубежище. Выжившие курсанты милицейского вуза бежали и рассеялись по Муосу. В память о них осталось одно пренебрежительное название, которое потом стало просто названием без смысла. Ментопитомник переходил из рук в руки и после поднятого Великой Марго сопротивления стал столичным поселением свободных диггеров.