Модератор реальности

- А знаете, господин барон, не люблю я гестапо… - он все-таки помолчал немного. - Будь моя воля, взял бы свое отделение, да и выбрал бы дорогу покороче…

Вникал Клаус, почему-то, долго. Не дождавшись реакции командира, шарфюрер продолжил:

- Есть у меня один знакомый. Из обслуги этой штуки, что в колодце. Вернее, наверно, был… - унтер посмотрел на громадную бетонную крышку, достал сигарету и медленно, основательно прикурил. - Мы любим… любили один и тот же сорт пива… Ему присылали регулярно. Из самой Баварии… Так вот, в стенках колодца этого много подсобок, там мы и посиживали вечерами. А из нескольких есть технические лазы прямо в шахту. Для монтеров. Он меня как-то, бутылок после восьми, провел туда, баллисту показывал. Здоровая штука…

Сигарета, наконец, отвалилась от онемевшей губы Клауса и упала на так и не опущенную руку. Унтерштурмфюрер дернулся от ожога и мгновенно сбросил с себя оцепенение. Шарфюрер коротко зыркнул на командира и протянул остаток своей сигареты.

- Так вы говорите, что в шахту можно попасть и отсюда?

- Именно так, господин барон.

- И?…

- Гораздо быстрее, чем туда доберутся черные…

Клаус посмотрел на часы, оглянулся на застывших на позициях бойцов и снова остановил взгляд на унтере.

- Командиров отделений - ко мне.

Вячеслав чувствовал себя очень неуютно. Более того, он чувствовал себя больным. И чувство это никоим образом не касалось его физического состояния. Слава был абсолютно уверен, что все его органы работают просто идеально - проверил, пока строил два портала. Неуютность же вызвана скорее недомоганием психического плана. Изучая в очередной раз свой организм, он так и не наткнулся хоть на что-либо, что можно было бы определить словами «душа» или «сознание». И теперь ощущал непривычное для себя беспокойство, которое только усиливалось оттого, что причина Славе была неизвестна…

- Белый, белый, я - рыжик. Прием… Белый, белый, я - рыжик…

Дед, выставив посты охранения, приказал остальным притвориться травой и занялся налаживанием радиосвязи. Вернее, налаживала связь Олеська, а Дед, как и положено командиру, руководил - сидел рядом с мрачным видом, захватив в кулак бороду, и сверкал глазами на подчиненных: не подходи! Никто и не подходил. Бойцы-диверсанты после переходов по длинному темному тоннелю, безжизненному полю и форсирования валежника ошарашено переваривали неожиданное приключение.

- Белый, белый, я - рыжик. Прием…

Андрей сидел на корточках рядом с рыжей радисткой, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышному треску в наушниках, и держал над Олесей и рацией натянутую плащ-палатку, одним концом привязанную к дереву.

К импровизированному походному штабу (он же - центр связи) бесшумно, между стеблями юной травы и прошлогодними шишками просочился Миколка, отправленный некоторое время назад в сторону колючки наблюдать за действиями супостата.

- Дед… - выпучив глаза, прошипел разведчик.

- Тс-с! Опять орешь? - Дед тоже умел вращать глазами. - Что там? Докладай. Только тихо мне.

- Докладаю, значица. Охранение у фрицев с этой стороны - так себе. По два засранца через каждые саженей двадцать. Лежать или сидять на той стороне, спиной к нам, мордой к взлетке. Вобчем, нам они не помеха, так - мусор…

- А ну, без лирики мне! Ты докладай, а выводы я и сам сделаю, - прошипел Дед, в очередной раз сверкнув колючим взглядом. - Что еще?

- А, так - ерунда… Танки от дырки сорвались и поперли куда-то…

- Что? Куда?!!

Миколка махнул правой рукой - туда куда-то. Дед, скрипнув зубами, достал и развернул план - показывай, давай. Разведчик покрутил головой, оценивая сквозь нависающие ветки интенсивность окраски светлеющего неба, повертел чуток разложенной на траве картой и ткнул пальцем в конец взлетки. Дед присмотрелся к линиям на бумаге и, поискав глазами по лицам соратников, поманил к себе Семеныча.

- Что за хрень тут у нас?

Семеныч одел и тут же снял очки.

- Станция кислородная, командир. Она же - станция заправочная для баллисты, - пожилой партизан приподнял руку, предупреждая очередной вопрос. - Да-да, они, наверно, о том же подумали - заправку остановить. Да только поздно уже. Заправка закончена, а откачать обратно можно только из подземного центра… - он взглянул на часы, поднеся руку почти к самым глазам. - Нет, теперь только из кабины корабля. Поздно, в общем.

Командир кивнул - понятно. Семеныч снова приблизил к глазам наручные часы и посмотрел на тихо и незаметно сидящего неподалеку Славу, занятого самокопанием.

- А вам, молодой человек, пора бы уже, а то улетит ракета-то…

Тишина предрассветного леса, установленная в приказном порядке, и без того сонная, замерла на вздохе. Вячеслав оглядел как по команде обращенные к нему лица, задержался взглядом на вынырнувшей из-под плащ-палатки огненной шевелюре и запнулся на сдвинутых бровях Андрея.

- Да… - Слава сбросил с себя оцепенение. - Остаешься, значит?

Бывший разводящий одновременно неуверенно дернул плечами и решительно кивнул.

- Ладно. Тогда - удачи, - Кротков улыбнулся и пожал Андрею руку.

- И вам.

Дед тихонько прокашлялся в бороду и бочком подполз к Славе.

- Вот. Возьми, - он выудил из недр своей куртки сильно похожий на «вальтер» пистолет, протер рукавом и без того стерильную на вид боковую поверхность и протянул рукояткой вперед. - Гарная машинка, полицейская. Пригодится.

Вячеслав хотел было отказаться, но, взглянув на землистое лицо партизанского командира, молча взял протянутое оружие, засунул в карман комбинезона и, сняв с плеча автомат, также без слов положил его на землю перед Дедом.

Пожали руки.

Рыжая, сдернув с головы наушники, выбралась из-под полога полностью, бесшумно, как дуновение ветерка, подлетела к Славе и рывком чмокнула его в щеку серыми запыленными губами.

- Спасибо тебе… - Олеська чуть отстранилась, извлекла, кажется, прямо из воздуха дико не соответствующий окружающей обстановке белоснежный платок, лизнула его кончик острым розовым язычком и очень по-женски слегка потерла место поцелуя.

Кротков усмехнулся - такую «помаду» с его щек еще никогда не стирали - и легонько потрепал пропыленную копну волос.

Уходя в портал, Слава смотрел на замурованные в стекле лица, не надеясь их уже когда-нибудь увидеть и зная, что забыть их ему не суждено. Судьба у него теперь такая - все помнить. Всех.

Дмитрий сидел на краю громадной стремянки, которая являлась частью одной из удерживающих ракетный комплекс опор и упиралась широким мостиком в отрытый люк челнока. Болтая ногами в пятидесяти метрах от дна колодца, он пытался смастерить самокрутку из пожертвованной партизанами махорки. Получалось плохо. В конце концов (уже просыпав в бездну почти половину запаса махры), Базов сваял из бумаги небольшой кулек, изогнул его наподобие трубки, засыпал в него травку и, утрамбовав большим пальцем, подпалил.