Дмитрий Коробкин - Мастер третьего ранга

— Вань, она ведь тебе уже раз пять это объясняла, — вмешался Юра. — Сестру она искала, которая любит влипать в неприятности.

— Ах да, — кривясь от боли потер мастер ноющий висок. — Прям как ты.

— А теперь, господин мастер, нам нужно пообщаться с вашим подмастерьем.

Оксана, которая была и не Оксана вовсе, а Осина, взяла парня за руку и не дожидаясь ответа буквально волоком потянула его наверх.

— Ну, пообщайтесь — пообщайтесь, — усмехнулся им в спины Иван. — Ох, моя голова. Вот позорище, — говорил он сам себе, потирая виски. — Если бы не Юрка, кранты были бы нам всем. Надо же, как пацана вокруг пальца обвели, нелюди.

За настежь открытым, окном, заливисто пели птицы. Со двора доносилось стрекотание кузнечиков. Ласковый, теплый ветерок, врываясь в открытое окно, гладил иссеченную шрамами спину парня, что обнимал и целовал в плечико, необычное лесное существо воплоти.

Существо ласковое и безумно красивое.

Они лежали на смятой кровати, совершенно нагие. Остывали юные, разгоряченные страстью тела. Юра был самым счастливым человеком на свете. То, что было у него в груди, он чувствовал в своей жизни только раз. Он смотрел в ее колдовские, необычайно зеленые глаза и гладил, золотистые волосы. Она тем временем тонким пальчиком считала веснушки на его лице.

Сейчас ему ничего на свете не нужно было кроме нее. Пусть хоть весь мир снова провалится в бездну. Плевать. Сейчас он обнимал целый мир. Свой мир.

Осина досчитала конопушки и ткнула пальчиком в его курносый нос. Он поцеловал ее ладошку, потом потянулся и коснулся ее сладких губ. Когда он снова взглянул в ее глаза, они были полны грусти. По щеке Осинки, стекла кристальная слеза и растворилась на подушке. Она положила руку ему на грудь, там, где пылко стучало юное сердце.

— Я люблю тебя, — тихонько сказала Осинка.

— И я тебя люблю, — ответил Юра, стирая новую набегающую слезинку, на ее щеке.

— Я люблю тебя, и от того в груди так больно. — Из ее глаз хлынул целый поток. — Отпусти меня, мой хороший!

— Никогда, — он прижал ее к себе и боялся отпустить, будто она растворится словно виденье. — Я брошу охоту. Я останусь с тобой. С тобой навсегда. Я поговорю с Иваном. Он хороший, он меня поймет.

— Ты погубишь и себя, и меня, — ответила Осинка, нежно целуя его щеку. — Я скоро увяну и исчезну, если не обрету свободу.

— Нет. Это не справедливо. Я не смогу без тебя.

Юра сел, свесив ноги с кровати. Его лицо посерело. Он больше не мог представить себя без нее. Он готов был расплакаться словно ребенок. Сердце сжалось и заныло. Она села рядом и обняла его за плечи.

— Юра, мне невыносимо больно существовать в физическом плане так долго. Я потеряла последние силы. Мой единственный, любимый. Освободи меня, прошу. Я наберусь сил, и не скоро, но смогу снова существовать в вашем, физическом мире. Мы увидимся. Я обещаю. Ведь ты мой первый и единственный, навсегда.

В руку парня лег неизвестно откуда возникший нож. Он отрешенно смотрел на слепящее солнечным светом лезвие. В горле стал удушающий ком. Глаза застелили слезы. Он выронил нож.

— Я не могу, — с трудом вымолвил он.

Осинка встала с кровати и опустилась перед ним на колени. Солнечный лучик скользнул по ее розовой коже и запутался, сотнями искорок в ее волосах. Ее печальные глаза смотрели на его веснушчатое лицо. Она подняла нож и снова вложила его парню в руку.

— Что я должен сделать? — сквозь сдавленное горло с трудом спросил он.

— Перечеркни клеймо, — ответила Осинка, подставив плечо с зарубцевавшимся ожогом. — Я люблю тебя! — шептала она, закрывая глаза, из которых снова хлынули слезы.

— Я люблю тебя, — всхлипнул Юра и рассек клеймо.

Фигура девушки сразу же обратилась листьями и травой, что рассыпались по всей комнате. Подул ласковый ветерок, донесший ее спасибо. Юра ощутил на груди ее прощальный поцелуй, и в этом месте, сквозь кожу проступил ряд древних рун. Но парень этого не заметил, он все сидел, сжимая в руке нож, и опустевшим взглядом, смотрел, как ветер шевелит листья на полу.

До Солеварска оставался день пути, когда охотники налетели на очередную засаду. Ближе к столице, зараженных становилось все больше, и они оказывались все опаснее и предприимчивее. Рыбацкие деревни находились в осадном положении. Торговля была прекращена. Прекратились поставки соли из Солеварска. Караваны исчезали в пути. Рыбаки, живущие за счет продажи улова, несли убытки.

Загнанные в мешок Иван и Юра, с трудом прорвались сквозь обезумевших больных, которых в этих краях называли бешенными. Удалось это им благодаря Грому, который их уполовинил, хорошенько поджарив, и внезапно открывшейся у Юры способности.

Во время боя, когда их прижали к мотоциклу. Когда перезаряжать оружие, не было времени, и отбивались врукопашную из последних сил. Сразив очередного врага, парень замер, закрыл глаза, и вокруг мотоцикла внезапно поднялся вихрь.

Опавшая листва сорвалась со своих мест, за ней в воздух взмыли ветки, камни и мусор. Ураганный ветер сбивал бешенных с ног, кидал об деревья, будто тряпичные куклы, бил их камнями и ветками, засыпал мусором безумные глаза. А парень развел руки и словно в припадке закатил очи долу.

Ветер взвыл еще злее. Он ревел словно голодный зверь. Парень покраснел и покрылся крупными каплями пота.

Иван, с Громом прижались к мотоциклу, и оказались в безопасности внутри вихря. Ветреный барьер сметал любого, кто пытался к ним подойти. Псу было страшно. Огромный, черный огневик, скулил и жался к Ивану. Иван и сам едва опомнился от шока, когда понял, что этот вихрь творит его подмастерье, а опомнившись, спрятал нож, и осторожно подошел к парню, который истощал себя. И вот когда у Юры, ожидаемо, подкосились ноги, то наставник его подхватил и в бессознательном состоянии, усадил в люльку.

За потерявшим силу вихрем, сквозь оседающий мусор, показались разбросанные по небольшой поляне тела. Кого не убило, ползали и начинали приходить в себя. А главное ветер разметал кучу валежника, которой бешенные устроив засаду, преградили им путь.

Не теряя попусту времени, Иван завел мотоцикл, и с треском переехал остатки баррикады. Пес рванул вслед за ним. Они, наконец, вырвались из перелеска на открытое пространство, и мастер, зная, что пес их догонит, понесся к виднеющемуся вдалеке высокому забору из неотесанных бревен.

Древняя старушка водила дряблыми, руками, с узловатыми суставами, над грудью Юры, что лежал на кровати без сознания уже несколько часов. Ей будто что-то почудилось. Она остановила сухонькую длань в одной точке, и, сосредоточившись, закрыла выцветшие глаза.

— Обессилен парнишка твой. Словно досуха выпило что-то. Погоди — ка, — она расстегнула на нем рубаху. — Ох ты — ж, священные предки! — Воскликнула она, увидев ряд проступивших сквозь кожу древних рун.