Дмитрий Коробкин - Мастер третьего ранга

— И лишил меня заработка, — хмыкнул незнакомец.

— Вижу ты тоже охотник. Да и вообще ты мне жизнь спас. Так что у меня перед тобой крупный должок.

— Не заморачивайся, — хлопнул он Ивана по плечу. — Сегодня я тебе помог, завтра глядишь кто — нибудь тоже спасет мою шкуру. Земля круглая и все возвращается сторицей.

— Друг, не откажи, выпей, поужинай со мной. Дай хоть так отблагодарю.

— Я бы и рад. Да не будешь ты со мной пить, мастер, — вздохнул незнакомец и поднял голову настолько, чтобы Иван рассмотрел его лицо.

Из тени капюшона на Ивана смотрела иссеченная застарелыми шрамами, поблескивающая глазами собачья морда.

Незнакомец был кинокефалом, псеглавцем, или как их называли в простонародье: кином.

Те, кто искал быстрой смерти, и вовсе называли их шакалами. Правда, это было последнее, что они успевали сказать.

Их народ пришел словно из — ниоткуда, вслед за отступающим ледником. Были они умелыми воинами, что без особых усилий могли истребить, или же подчинить выживающее из последних сил человечество. Но вместо этого они заняли несколько долин, и стали жить обособленно, не вмешиваясь в дела человечества.

Со временем, люди перестали бояться кинов, наладили торговлю, но псеглавцы, все так же жили, не допуская их на свои территории. Позже, образующиеся маленькие государства стали нанимать небольшие гвардии из их числа, а особо богатые купцы могли нанимать их себе в телохранители. И не было более верных своему хозяину воинов, чем кины.

Ледник отступал все дальше на новый север, менялся климат, просохли, зазеленели обжитые племенами псеглавцев земли, и стали соблазнять плодородной почвой да сказочными богатствами разрастающиеся человеческие государства. Начались трения, мелкие конфликты, которые со временем, нарастающим снежным комом вылились в первую после катастрофы масштабную войну. Попытку вытеснить псеглавцев с их земель.

Дым пожарищ и погребальных костров затмил солнечный свет, но жгли отнюдь не воинов с собачьими головами. Горели горы человеческих тел. Эта война была короткой, кровопролитной, и проиграна людьми подчистую. Но вместо того чтобы на правах победителей занять человеческие города и взять узды правления, кины просто отступили в свои земли, и стали еще реже контактировать с людьми, а их изгои рассеялись по всем глухим местам, обживая территории, отдаленные от княжеств и городов.

После войны их народ возненавидели. Ведь никто не помнил, что люди первыми напали на них, а помнили то, что кины защищая себя, и свою землю убивали их дедов и отцов. Но памятуя первую войну новой эры, побаивались открыто задевать даже изгоев. Ведь даже вне племен, они оставались верны своему народу и традициям, а их собратья могли незамедлительно выступить в их защиту.

Человечество было не готово к новой войне. Это понимали все, но со временем, появились мифы и устоявшиеся заблуждения про их варварские набеги на человеческие поселения. Про безмерную жестокость, похищения людей, и превращение их в рабов.

Иван был знаком и с изгоями, и с племенами, потому знал, что это ересь. Провокации тех, кто боится и ненавидит существ сильней себя, и тех, кто соскучился по большой войне. А, поди, переубеди теперь народ, что кроме нас людей, никто больше людей в рабство не покупает и не продает.

Кинам не нужны не люди, не их земли. Они не видели и не видят в человечестве врагов. И у них, и у нас одни враги. Нечисть и твари.

— От чего же, брат охотник, — искренне улыбнулся Иван, — Я не расист. Проходи к нам за стол. А я пойду, закажу угощений.

Серым полотном стелилась у ног туманная пелена и рвалась клочьями об прибитую дождем к земле траву. Иван стер с лица, струи стекающие с мокрых волос. Тяжело дыша, не смея, ступить далее и шага он, снова посмотрел в спину своей мучительницы.

Она часто посещала его и без того тревожные сны, превращая их в настоящий кошмар. Первая жертва его жадности и высокого самомнения, Надя была олицетворением его совести, укором за его ошибки, что сполна воздавала ему за все грехи и готовила к предстоящим мукам ада.

Девушка, облаченная в изорванный когтями свирепых монстров кожаный доспех одетый поверх залитого кровью мастерского камзола, стояла к нему спиной, на берегу реки. На самом краю осыпающегося клочка тверди, подмытого мутными водами бурного, паводкового потока.

Позади, в тумане, среди кривых деревьев и колючих кустов, слышался злобный рык и голодный вой, идущих по кровавым следам тварей, который повторялся, раз за разом в каждом сне. Этот эпизод его жизни Иван знал наизусть. Сейчас с треском подломится одно из основательно подгнивших деревьев, и в падении теряя остатки отслоившейся коры, рухнет на покрытую свалявшейся шерстью серую спину. Между чудовищами начнется грызня, которая должна была дать ему фору.

Так и случилось, но мастер на это даже не обратил внимания. Этот сон он помнил в деталях до доли секунд, а главное знал, что появление в нем окровавленной женской фигуры не сулил ничего, кроме новых мук.

Иван понимал, что просто нужно досмотреть сон до конца, а после благополучно проснуться, но не мог ступить и шага. Ноги онемели, они, будто пустили корни в раскисшую глину и не пускали вперед. Его сковал страх, страх того, какую пытку она выберет для него на этот раз.

Хотя на этот раз сон был иным, он не бежал, не харкал кровью, не был изорван когтями, не исцарапан шипами колючих кустов. Он лишь весь промок от дождя и, смотрел напарнице в спину, в который раз стирая стекающие по лицу капли дождя.

Иван взял себя в руки, сжал кулаки, и направился к напарнице, за новой порцией пыток. Он встал рядом на обрывистом берегу, опустил плечи и обреченно вздохнул.

Он смотрел на покосившийся, старый причал, который то и дело захлестывали волны, на привязанную к нему лодку, в которую сквозь щели уже прилично натекло воды, и боялся поднять глаза. Боялся увидеть новые, кошмарные детали ее увечий. А они каждый раз были разными. Знакомыми, поскольку Иван на своем долгом веку повидал много изувеченных тварями тел, но от того не менее пугающими. Пугающими потому, что они были на лице той, которую он, когда-то безумно любил. Любил и погубил. Погубил в тот самый момент, когда с легкостью взял заказ на заведомо опасную охоту. Погубил тогда, когда упустил ее из виду в густых зарослях и более не смог найти.

Он рыскал в тумане в ее поисках, слышал ее зов, но стремительно теряя силы, брел все время не туда.

Но он не помнил, как в полуобморочном состоянии добрел до лодки, как отчалил. Плыл ли он сам, или его просто унесло течение, Иван тоже не помнил. Сути это не меняло. Он струсил. Он предал. Он выменял свое жалкое существование взамен на любовь. Он купил свою жизнь ценой ее смерти.