Дональд Маккуин - Воин

Проходя мимо большого здания, возвышающегося напротив стены замка, Муре заметила:

— Я теперь живу здесь.

Подчеркнутая грусть в этих словах заставила Тейт рассмотреть здание более внимательно. Это было уродливое сооружение, лишенное окон, из грубого обветрившегося дерева, с наклонной крышей, высокой, как крепостная стена. Все это напомнило Тейт, что Муре «заключенная». Женщина также говорила, что «принадлежит» ей. Тогда Доннаси поняла эти слова с внутренней оговоркой, что они могут иметь здесь какой-то особый смысл, однако это здание заставило ее заинтересоваться.

Не обращая внимания на Муре, дергавшую ее за рукав, Тейт направилась к двери этого дома, находившейся посередине одной из стен. Впереди была еще одна дверь. Свет проникал в это похожее на хлев здание через защищенные вентиляционные щели, прорезанные над стрехой, да еще дюжина свечей потрескивала во мраке. Эти огоньки напомнили ей огни лагерей в долине.

Когда глаза привыкли, Доннаси увидела, что каждая свеча стоит на крошечном столике, и от каждого из них на нее смотрит бледное испуганное лицо. В этом молчании женщина почувствовала тот особенный запах — запах мертвой атмосферы большой комнаты, полной неподвижных людей. Воспоминания промелькнули в мозгу Тейт: образы классных комнат, в которых одно движение глаз считалось нарушением дисциплины. Она уже ненавидела их.

Она ненавидела это место.

Шикающий шепот пронесся по комнате, как трепыхание пойманных птиц. Глаза Доннаси, привыкшие к темноте, увидели женщин, одетых, как Муре.

— Заключенные?

Муре кивнула. У Тейт заныла спина.

— Что они сделали?

Она позволила напуганной Муре вытащить себя на улицу прочь оттуда. Когда та замедлила шаг, Доннаси остановилась, отказываясь идти дальше.

— Подожди. Я хочу знать, что они сделали. Что сделала ты?

— Ты не должна была заходить туда. В казарму могут входить только заключенные. — Похожий жаргон, даже с необычным акцентом этого мира, потряс Тейт. Она грубо схватила Муре за плечо, потребовав:

— Говори!

Глядя на руки, теребящие полу балахона, Муре начала:

— Я была хорошей женой и заботливой матерью, и мне нет дела до того, что он говорит.

— Кто говорит?..

Вопрос удивил женщину.

— Мой муж.

Тейт молчала. Глядя вдаль, Муре продолжила:

— Десять малышей. Ни один не умер. Я любила их всех. Столько проблем. Столько болезней. Набеги. — Женщина поджала губы, сдерживая слезы. — В конце концов моя красавица жила не для того, чтобы ее увезли грязные налетчики. Лучше бы она умерла. Почему именно она?.. Или ее братья и сестры?..

Комок подкатил к горлу Тейт, но Муре еще не закончила:

— Они арестовали меня за отказ иметь еще детей. Мне было пятьдесят два, когда я потеряла последнего.

— Что? Как они могли заставить тебя пойти в казарму за это в таком возрасте?!

Муре схватила ее за руку с вернувшимся страхом:

— Нам не разрешают говорить об этом, о том, что происходит с женщинами. Это секретно.

Это снова был знакомый жаргон, словно искаженный кривым зеркалом. Тейт взяла Муре за локоть и заставила идти вперед, продолжая задавать вопросы.

Муж Муре доказал, что еще может быть отцом, когда забеременела другая женщина, намного моложе его жены. В Харбундае это означало большие трудности для Муре. Ей пришлось пойти в казарму, разделяя свой позор с бесплодными, изменницами и просто воровками. Тейт заметила, что убийцы вообще не упоминались, но решила не углубляться в эту проблему.

Однако, когда женщина рассказала о заключенных вдовах, Доннаси не выдержала.

— Вдовы?! — Безразличие Муре ее потрясло.

— Конечно. Ведь честная женщина нуждается в защитнике. Обычно кто-нибудь забирает детей, а без казармы она будет вынуждена торговать собой, или воровать, или заниматься еще чем-либо ужасным. Ведь так намного лучше для нее самой.

— Почему же вдова не может работать, содержать себя?

— И оставить мужчин и женщин, способных рожать, без оплачиваемой работы?.. Для этого и нужна казарма. Мы шьем, ткем и обрабатываем кожу, а барон это продает. — Служанка взглянула через плечо. — Если ты работаешь в замке, то иногда можешь получить мясо.

Тейт прислонилась спиной к дому исцеления, позволяя теплым камням согревать внезапно напрягшиеся мышцы. Она думала о тех ночах в шатре, когда Сайла рассказывала о грубости жизни в Оле. Она говорила, что в Харбундае лучше. Картер, Анспач, Бернхард… С ними трое мужчин, но будет ли этого достаточно? Без них женщины станут беспомощными. Доннаси затрясло. Беспомощность. Это слово вдруг приобрело для нее новое значение, никогда раньше она не замечала, что это звучит почти как «безнадежность».

Не успев еще зайти внутрь, Тейт услышала шум, доносящийся со стороны центральных ворот. На башне звонил колокол. Сайла и Нила выскочили из дома исцеления, глядя на Тейт с радостным удивлением.

— Должно быть, они вернулись — Гэн, Клас и мальчики. — Нила торопила всех вперед.

По дороге назад Клас и Гэн проезжали через несколько деревень, похожих на ту, которую выжгли налетчики. Люди выходили из домов, приходили с полей, одни предлагали воду, другие пищу. Почти все спрашивали о судьбе раненого мальчика. Рассказ вызывал слезы и злые угрозы. Кто-то созывал мужчин поехать с ним за телами.

Для Гэна это стало первым хорошим впечатлением о жителях Харбундая. Еще раньше он заметил различия в цвете кожи у солдат барона, и ему было интересно, везде ли в Харбундае цвет кожи меняется от очень темной до очень светлой. Крестьяне подтвердили это. Их кожа отличалась от кожи людей его племени.

Вообще местные удивили Гэна. Казалось, все хорошо питались и были здоровыми, а дети — подвижными и энергичными. Однако он заметил среди взрослых какую-то вялость. Сначала Гэн приписал это действию последних событий, но, увидев Дома, понял, что это продолжается уже давно. Здания не были грязными или ветхими, однако казалось, что хозяева прилагают минимальные усилия для их содержания. Здесь почти не было украшений. Цветы бросались в глаза из-за их редкости, хотя даже возле самой маленькой хибары была овощная грядка. Яркая зелень молодых растений резко выделялась на фоне однообразного серого окружения. Краска на некоторых вывесках облупилась, а на остальных от времени стерлась почти полностью.

Гэн поглядел через плечо. Черно-зеленый лес возвышался на фоне неба. Вдалеке он сливался с горизонтом. Юноше казалось, что лес затаился, желая вернуть то, что считал своим. Деревня, похоже, тоже чувствовала это. Она приникла к земле, как маленький зверек в своей норке, боящийся выхода наружу больше, чем того, кто заставлял его прятаться.

Приближаясь к замку, они увидели слуг в полосатых одеждах, бегущих из массивных центральных ворот забрать маленькое тело, завернутое в попону лошади Гэна. Их плач и причитания еще более усилились, когда они узнали, что этот мальчик был единственным выжившим.